— Что ты этим хочешь сказать, а, старик?

— Дак вот я и говорю… прихожу я сегодня варить завтрак нашим ребятам, глядь — а тебя-то уж и след простыл. И постель сложена! — Он окунул блестящую ложку в густую овсянку, зачерпнул добрую порцию, полюбовался — и перевернул ложку. Каша с жирным шлепком плюхнулась обратно в вязкую массу. — И што это может значить? А это может только значить, што ты нынче спозаранку взялся за работу.

Броди стиснул зубы и изобразил необычайную заинтересованность столь простым занятием, как закатывание рукава.

— А-а, ну да.

— Голову даю на отсечение, што к этому часу ты уж успел переделать кучу работенки. Это ж надо — встать в такую рань, да ишо постель застелить. — Хрустик сосредоточенно размешивал кашу. Ложка, время от времени задевая за стенки кастрюли, издавала металлический скрежет.

Отвратительный звук пронизывал Броди насквозь, как скрип ногтей по школьной доске.

— Угу, мой старик, бывалоча, все говорил: кто рано встает, тому Бог дает. Вот уж што правда, то правда. — Хрустик вынул ложку из каши и как следует треснул ею по краю кастрюли. — И уж больно мой старик уважал тех, которые сами постель стелют. Ну, вот как ты сегодня. Я-то, само собой, видал, што обычно миссис Сайкс за тобой прибиралась. Но только не сегодня. Не-ет, не сегодня. Потому, сегодня ты уже спозаранку встал и сам…

— Я не спал этой ночью на кушетке.

Хрустик даже головы не поднял.

— Хмм. Рази ж, глядя на тебя, кто догадается, што ты спишь на сеновале…

— Я спал в своей собственной постели, дурень старый, и тебе это, полагаю, прекрасно известно.

Броди никогда бы не поверил, что такое возможно, но, кажется, своими словами он и в самом деле заставил старика онеметь от изумления.

Хрустик отложил ложку и тщательно вытер узловатые пальцы о повязанное на талии полотенце. Ни разу не взглянув на Броди, он повернулся и направился к двери в гостиную.

— Пойду-ка взгляну на ребятишек. Небось уж перемазались кашей с ног до головы.

— Я бы попросил тебя ни о чем не говорить детям, — сказал Броди, слегка удивленный неожиданно хладнокровной реакцией на свою новость.

— Ишь чего удумал! Ни словечка от меня не услышат. Нешто это видано — рассказывать детишкам, как ты играешь в любовные цацки с этой милой леди.

— Играю в… Да ради всех святых… — Из груди Броди вырвался глубокий смех, разрядив напряжение. — Она же мне жена. — Как приятно это произносить, подумал Броди. И с удовольствием повторил, не скрывая довольной ухмылки: — Мы с Мирандой — муж и жена и, судя по всему, ими и останемся.

— Правда? — Морщинистое лицо старого повара просветлело.

— А вы все разве не этого добивались вчера своим спектаклем, когда отправили нас вдвоем на Ручей Поцелуев? — (Хрустик не произнес ни слова, только стоял да улыбался от уха до уха.) — И все равно я не хочу, чтобы ты проболтался детям. А то они устроят шум при миссис Битл.

Хрустик провел пальцами по заросшему щетиной подбородку.

— Ага, она ж нынче приедет. Как думаешь, успею я чуток побриться?

Броди скрестил на груди руки.

— Так-та-ак, Кертис Холломан, вы определенно неравнодушны к миссис Битл.

Старик опустил голову.

— А што? Такая приятная вдовая дама.

Броди кивнул. Сегодня ему даже миссис Битл будет казаться королевой.

Хрустик потер пальцем нижнюю губу.

— Я тут подумывал — а не пригласить ли ее сегодня в кино? Или, может, пройтись где в городе, а?

— На мой взгляд, мысль отличная.