Бизон вздохнул:

    – О чем говорить?

    – Подробный отчет не нужен. Хочу услышать ваши впечатления. Ощущения. Хочу понять, какой он?

    Приятели опять, в какой уже раз, переглянулись.

    – Говорить правду или как?

    – Правду. И можно на «ты». Я понял, здесь так принято?

    – В неофициальной обстановке, – подтвердил Бандера.

    – А когда на Подстанции последний раз была официальная обстановка?

    – Когда проверка.

    – Ясно… – «Проклятое слово! Надо отвыкать!» – В таком случае, хочу услышать правду.

    – А правда такая, – серьезно ответил Бизон. – Карбид тебя обломает, Ясень.

    На этот раз Виктор не среагировал на противную кличку. Слишком уж неожиданно прозвучало заявление невысокого парня с наглыми синими глазами. Слишком уж прямой оказалась правда. И слишком уверенным показался Бизон.

    – Что значит обломает?

    – Заставит работать как положено.

    – Не на себя, не на Царство, а как положено, – добавил Бандера.

    Приятели внимательно смотрели на Виктора, терпеливо ожидая его реакции.

    – Вы… – Ясень почувствовал, что не сумеет сдержать ярость. – Вы…

    Однако излить гнев не успел. Помещение наполнилось воем сирены, а на стене замелькала оранжевым лампа. Кочегары вскочили на ноги и синхронно натянули на головы бейсболки.

    – Что происходит?

    – Бегите в дежурку, господин старший помощник. Тревога у нас!

    * * *

    Даже если бы он мог, даже если бы рот не был накрепко сдавлен скотчем, Скотт все равно ничего не сумел бы сказать. И промычать не сумел бы. И простонать.

    Пандора не обманула: его сдавило тисками и разорвало на куски. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже вздохнуть, и его мутило от непрерывного движения вверх-вниз. Он страдал не больше десяти секунд – целую вечность.

    И еще он видел.

    Скотт наблюдал, как тусклый, льющийся со всех сторон свет превращается в нестерпимую вспышку, перерождаясь во тьму. Скотт видел тьму, умирающую под тяжестью самой себя, дабы обратиться нестерпимо яркой, озаряющей всю Вселенную вспышкой света. Скотт замерзал и плавился от зноя, горел и наслаждался жаром, впитывал чужой свет и отдавал свою тьму.

    Но что слова? Они не способны передать то, что видел и чувствовал Скотт. Что испытывает мрамор, от которого отсекают лишнее и тут же добавляют новое? Холст, который распустили и сплетают заново? Какое слово способно передать ощущение чужого прикосновения к самому твоему «Я»? Скотт чувствовал себя обнаженным, униженным, изнасилованным и восставшим. Он потерял свет и тьму, превратился в Ничто, а потом обрел свет и тьму. В их бесконечной погоне друг за другом. Скотт прикоснулся к Вселенной, оставшись в запертом ящике. Он не переродился, но прошел все круги. Стал другим, оставшись собой.

    Он познал, что значит «резчик».

    А потом открыл глаза.

    Несмотря на обещание Пандоры, совсем без крови не обошлось.

    Оба: и Скотт, и донор, – без сил обмякли на стульях, и только липкие путы не позволяли им сползти на пол. Гарри глухо стонал, красная струйка, вытекающая из прокушенной губы, пачкала дорогую сорочку.