Боттандо зажал в зубах ручку, нахмурился, посмотрел в потолок.

– Хм. Страга. Флоренция. Тысяча девятьсот шестьдесят третий. Картина.

Он уставился в окно, а Флавия терпеливо ждала, гадая, скажет он ей в конце концов, что у него на уме, или нет.

– Ха! – издал он радостный возглас по прошествии нескольких минут. – Вспомнил. Не могла бы ты порыться в ящике старых дел, моя дорогая?

Под ящиком подразумевался небольшой плетенный из лозы шкафчик, а старыми делами Боттандо скромно именовал дела с минимальными шансами на раскрытие. Шкафчик был полон.

Флавия встала, собираясь исполнить приказание.

– Должна заметить, – скептически произнесла она, – что не очень доверяю вашей памяти. Вы уверены в своих предположениях?

Боттандо отмахнулся.

– Ищи, – сказал он, – с памятью у меня все в порядке. Мы, старые динозавры…

Флавия не дослушала. Через полчаса, задыхаясь от пыли и злости, девушка вынырнула из подвала.

Вернувшись в кабинет Боттандо, она начала было жаловаться, но расчихалась и молча бросила большую пухлую папку ему на стол.

– Да благословит тебя Бог, дорогая, – прочувствованно сказал Боттандо.

Флавия снова оглушительно чихнула.

– Это все вы виноваты, – упрекнула она, продолжая чихать. – В этих развалинах невозможно что-то найти. Папку я обнаружила совершенно случайно, и то только потому, что целая стопка съехала с полки и рассыпалась по всему полу.

– Главное, что ты нашла ее.

– Хм. Между прочим, она хранилась в разделе «Джотто». Где логика? При чем тут Джотто?

– О-о, – обрадовался Боттандо, – Джотто! Вот почему я вспомнил!

– Что?

– Он был настоящим гением, – с легкой улыбкой ответил Боттандо.

Флавия ехидно фыркнула.

– Я имею в виду другого Джотто. Ах, это был человек с выдающимися способностями – дерзкий до умопомрачения, неуловимый, как невидимка. Хитрый, ловкий, умный – второго такого, увы, не найти.

Флавия ответила ему неодобрительным взглядом: ей не нравилось, когда Боттандо выражался высокопарным стилем.

– Пару лет назад, в тихий летний денек этого человека посетил каприз, – продолжил Боттандо. – И что же? Наутро из Милана исчез Веласкес. Да, когда же это было? Ну точно. В девяносто втором.

Флавия удивленно вскинула голову:

– Веласкес? Тот портрет из коллекции Каллеоне?

Он кивнул:

– Тот самый. Тогда очень кстати сломалась сигнализация, и злоумышленник спокойно вошел в здание, взял картину и удалился. Все было сработано чисто и быстро. Его выбор пал на портрет юной Франчески Арунта, и с тех пор картину больше никто не видел, а два года – достаточный срок, чтобы вещь исчезла навсегда. Хороший был портрет, и, если не ошибаюсь, от него не осталось даже репродукции.

– Как?!

– Да. Странно, верно? Вот ведь люди – вечно сталкиваешься с их беспечностью. Кстати, это наводит меня на мысль. В галерее было множество картин, но взяли именно ту, которая по чьей-то халатности не была сфотографирована. Остался только снимок девятнадцатого века, но он, конечно, не в счет. Если хочешь, взгляни, он висит у меня на доске.

На доске в дальнем углу кабинета висели фотографии из так называемого «дьявольского списка» вещей, пропавших бесследно. Флавия подошла посмотреть. Старая, слегка помятая карточка с изображением картины была частично закрыта снимком золотого потира четырнадцатого века, который, по глубокому убеждению Флавии, давно расплавили и продали на вес. «Такую фотографию ни один суд не примет», – с сожалением подумала девушка. Но общее представление о картине она все же давала.