Ангел, похожий на Артиста, достал мобильный телефон, набрал номер и сказал таким же, как у Артиста, голосом:

– Все в порядке, нашли.

Ангелица присела перед шезлонгом, положила на плечи Томаса руки и спросила голосом Риты Лоо:

– Зачем ты это сделал, Томас Ребане?

Он взял ее руки в свои, поцеловал ее пальцы и сказал:

– Ангел мой. Я тебя люблю.

– Придурок! – жалобно, как чайка, крикнула ангелица и почему‑то заплакала.

Томас откинул с себя уютный шотландский плед, поднялся из шезлонга и осмотрелся. Ему нужно было немножко времени, чтобы в своем сознании пройти обратный путь от сегодняшнего утра к прошлой ночи. При этом у него было ощущение, что он двигается спиной назад.

Возле шезлонга в песке стояла бутылка «Виру валге». В бутылке не хватало ста сорока граммов. Ровно столько он вчера и выпил. Но, как уже было совершенно ясно, почему‑то не умер. И даже голова не болела. Так бывает, когда хорошо выспишься на свежем воздухе. Он хорошо выспался, потому что проспал, судя по положению солнца над заливом, не меньше восьми часов.

– Значит, доктор Гамберг немножко схалтурил, – заключил Томас, обозначая исходную позицию, от которой уже можно будет идти из вчера в сегодня вперед, передом. – Он сказал, что вколол мне биностин. Он сказал, что если я выпью сто граммов, будут кранты. Я выпил сто сорок граммов. Никаких крантов. Что же он мне вколол?

– Ничего, – ответил Муха. – Пустышку. Плацебо.

– Ты знал?

– Конечно, знал.

– Эх, ангел! – укорил Томас. – И ничего не сказал. Хоть бы намекнул!

– Я не ангел, – как‑то довольно нервно, как о чем‑то неприятном о себе, сообщил Муха. – Совсем не ангел. Ты даже не представляешь, насколько я не ангел.

– Я об этом и говорю. Ладно, не расстраивайся, я тоже не ангел. Я понимаю, вы не хотели, чтобы я пил. Я и не пил.

– Теперь можешь.

Томас посмотрел на бутылку и покачал головой:

– Да нет, пожалуй. Когда было нельзя, все время хотел. А сейчас почему‑то не хочу. Даже странно.

Он продолжил осмотр. В стороне от берега, рядом с его пикапчиком «ВАЗ‑2102», стоял белый «линкольн», арендованный национал‑патриотами для обслуживания внука национального героя Эстонии. Водитель курил, не отходя от машины, так как понимал, вероятно, что если он отойдет от машины, то тем самым разрушит естественный симбиоз себя и автомобиля и будет выглядеть половинчатым, как ковбой без коня.

– Как вы меня нашли? – спросил Томас.

– Тебя узнал сторож и позвонил в полицию, – объяснил Муха. – Перед этим в полицию звонила Рита. Портье передал ей какое‑то письмо от тебя. Она почему‑то решила, что с тобой беда. Рано утром, когда мы вернулись, она заставила нас поехать к тебе домой. Она увидела твою картину. Слушай, Фитиль, что ты на ней нарисовал?

– Не знаю, – сказал Томас. – Что нарисовалось, то и нарисовал.

– В другой раз ты все‑таки думай, что рисуешь, – почему‑то сердито посоветовал Муха.

– А что? – удивился Томас. – Я назвал картину «Любовь».

– Любовь, твою мать! Ты нарисовал не любовь, жопа! Ты нарисовал смерть!

– Да ну? – поразился Томас. – А как ты это понял?

– Я? Я ни хера не понял. Это поняла Рита.

– Надо же, – сказал Томас. – Извини меня, Рита Лоо. Искусство, знаешь ли, это такая хреновина, что никогда не знаешь, что оно тобой нарисует.

– Придурок! – жалобно перебила она.