Сами представьте. Например: «Deutschland über alles».[8] Как? Или: «Мы придем к победе коммунистического труда». Нормально? А «Эстония для эстонцев»? Представили? Не знаю ни одного лозунга, который был бы уместен на кладбище. «Диктатура закона»? «Права человека»? Впрочем, нет. Один знаю. «Свобода, равенство, братство». «Равенство». Да и оно относительное.
– То, о чем я вам сказал, не лозунги, а реальность! С ней придется считаться всем! И вам в первую очередь!
– Ладно, реальность. Мы тоже видели содержимое гроба. И конскую кость от человеческой отличить можем. Не потому, что мы видели много конских костей. А потому, что видели много человеческих костей. Слишком много, господин Янсен.
– Вы тоже будете молчать.
– Вы уверены?
– Да. Сейчас вы поговорите с одним человеком. Он вам все объяснит.
Янсен достал мобильник и начал набирать номер. Но в это время на экране телевизора над стойкой бара появилась знакомая башня таллинского телецентра, панорама Таллина и площадь перед гостиницей «Виру» с небольшой, но очень энергичной толпой. Над толпой колыхались плакаты «Нет фашизму!», «No passaran!» и «Да здравствует СССР!»
– Минутку, – сказал я и подошел к стойке. Янсен неохотно последовал за мной.
– Wiederholen?[9] – оживился бармен.
– Nein, – ответил Янсен. – Machen ein Ton etwas laute, bitte.[10]
Бармен прибавил громкость. Стал слышен гул толпы, выкрики и скороговорка немецкого репортера.
– Что это такое? – спросил я.
– Акция протеста. Они проводятся по призыву Объединенной народной партии Эстонии, – сухо прокомментировал Янсен.
В кадре появились человек двадцать других пикетчиков с плакатами «Эстония для эстонцев!» и «Русские оккупанты, убирайтесь в Россию!» В толпе мелькали бритые головы и черные кожаные косухи скинхедов с фашистской свастикой на нарукавных повязках.
Стычка. Стремительное взаимное мордобитие. Полиция.
Какой‑то вальяжный валуй с явно русской и очень недовольной физиономией.
– Это посол России в Эстонии, – объяснил Янсен. – Министерство иностранных дел России направило правительству Эстонии ноту протеста против решения о торжественном перезахоронении останков Альфонса Ребане.
– И решение немедленно отменили?
– МИД Эстонии отклонил ноту как попытку вмешательства во внутренние дела суверенного государства.
– Умыли, значит, Россию? Поставили на место?
Посла на экране сменил странный тип с встрепанными седыми волосами и горящими глазами. Он что‑то яростно говорил в микрофон, брызгая слюной.
– А это еще кто?
– Председатель Национально‑патриотического союза. Наш лидер.
– Интересный у вас лидер. Похож на городского сумасшедшего. Он что, закладывает?
Янсен нахмурился, но ответил:
– Он провел в советских лагерях за свои убеждения двенадцать лет. Это подорвало его здоровье.
– О чем он говорит?
– О том, что мы никому не позволим учить нас, как жить и действовать в нашей собственной стране. И мы действительно этого никому не позволим!
– Смелый вы, эстонцы, народ, – сказал я. – Маленький, но очень гордый. Ну‑ну.
Мы вернулись за столик. Янсен набрал номер, сказал в трубку:
– Это Янсен. Со мной Пастухов. Поговорите с ним.
Объяснил, передавая мне телефон:
– Таллин. |