|
Затем повернулся к столу. Еще раз глянул на тех. Они прятали глаза. Баранн кивнул. - Да! - прохрипел я. - Что "да"? - Говорил, но не... - Подстрекал к предательству? - Я не подстрекал! Клянусь! - завизжал Баранн. - Молчать! Сейчас говорит этот человек! - Он сказал что-то в том смысле, что мне следует избавиться от щепетильности... - Я спрашиваю, подстрекал ли он к отступничеству? - В каком-то смысле, может, но... - Я прошу ответить однозначно: подстрекал или не подстрекал? Да или нет? - Да, - прошептал я. После секунды мертвой тишины ураганом разразился смех. Апоплектик, держась за живот, подпрыгивал вместе со стулом. Баранн хохотал, а офицер-аспирант, потрясая в приступах веселья поднятыми кулаками, кричал, захлебываясь от радости: - Струсил! Наложил в штаны! Предал! Шляпа! - Шляпа, шляпа, тра-та-та-та! - пытались петь они, но их сбивали повторявшиеся взрывы хохота. Баранн успокоился первым. С торжественным видом, со скрещенными на груди руками, он сжал губы. Только один крематор оставался все время спокойным, наблюдая эту сцену с легкой, приставшей к губам иронической улыбкой. - Все, хватит! - обратился ко всем Баранн. - Время не ждет, коллеги. Они начали вставать. Толстый отстегнул обвисшую, такую подозрительно белую шею, молодой офицер с выражением утомления после тяжелой работы на лице громко полоскал рот минеральной водой. На меня они не смотрели, словно бы я перестал существовать. Губы у меня дрожали, я открывал и закрывал рот, не находя слов. Баранн поднял свой портфель с термосом, стоявший в углу, перебросил через руку пижаму и вышел широким деревянным шагом, по пути прихватив под руку апоплектика. Я тупо наблюдал, как они с преувеличенной любезностью раскланиваются у выхода, уступая друг другу дорогу. Крематор, помедлив минуту, прошел мимо меня и выразительным гневным жестом указал на оставленную на краю стола тарелку, словно бы говоря: "Я ведь делал знаки, предупреждал! Сам виноват!" Я остался наедине с черноволосым офицером. Он тоже встал и собирался уже уходить, но я медленно поднялся со стула и преградил ему дорогу. Он замер, словно бы пригвожденный моим взглядом. - Так что же это было? - Я схватил его за руку. - Забава? Представление? Как вы могли? - Но, извините... - проговорил он, освобождая руку, потом посмотрел мне в глаза и, словно сжалившись наконец, бросил, отвернувшись: - Это была "шутошница". - Что? - Так называется примененный метод. Простите, но научная методика не перестает быть строгой, даже если применяется шутка. - Шутка? Это была шутка? - Ну, вы обозлены, мне тоже не было приятно лежать и храпеть так долго. Но что поделаешь - служба, - нескладно защищался он. - Скажите хоть пояснее, что все это значит? - Ах, Боже мой. Тут все не так просто. В некотором смысле, разумеется, невинная шутка... для вас, конечно, без всяких последствий... Профессор мог иметь скрытое намерение изучить реакцию. |
