|
Затем мельком посмотрел на меня. - Ну, ты начинаешь, или как? А то я пойду. - Что я должен начинать? - Не прикидывайся. Старо. - Я не прикидываюсь. Это вы прикидываетесь. - Я? - удивился он. - В чем, например? - Вы знаете, в чем. - Так можно без конца, - рассудил он неохотно. Потом внимательно присмотрелся ко мне. У меня не осталось никаких сомнений. Последний раз я его видел, когда он фотографировал секретные документы в сейфе. - Штатник? - медленно произнес он. - А почему? Очередь на мундирники, да? - Какой штатник? Он подошел ближе и посмотрел на мою ногу. Она заинтересовала его. - Стукач, - решил он наконец. - Что? Кто? - Ты! - Я? Может, вы будете, наконец, говорить вразумительно? Никакой я не штатник и не стукач. - Нет? Тогда откуда ты? Из выплюйницы? - Какая выплюйница? - Тогда откуда? Из ниоткуда? И чего ты хочешь? - Ничего. Это вы чего-то хотите. - Да-а? Он прошелся два раза по ванной от стены к стене, засунув руки в карманы, от двери искоса посмотрел на меня, наконец остановился и сказал: - Ну, хорошо, хватит. Допустим, что я ошибся. А ты не шифролаз случайно? - Нет. - Сороковуха? - Я не знаю, о чем вы говорите. Он протяжно свистнул. - Ладно. Не верю, но ладно. Мне-то что за дело? Ну, лезь сам в дерьмо. Так, говоришь, ты миссийщик? Я колебался, не зная, что сказать. - Я не вполне понимаю, о чем вы говорите, - начал я, - но если речь идет о моей миссии... - Та-а-ак, - протянул он. - Инструкцию получил? - Получил, но... - Испарилась? - Да. Вы, может, знаете, что... - Погоди. Он наклонился, достал из-под ванны фотоаппарат в футляре и, усаживаясь осторожно на биде, извлек из-под крышки футляра бисквит. - Мясной рулет с обеда, - пояснил он с полным ртом. Несколько крошек упало ему на грудь. - Занимаюсь самопожертвованием, как видишь. Хочешь, значит, знать, что тут делается? - Хочу. - Священник был? - Был. - Лилейная белизна? - Извините? - А, еще нет! Хорошо. Как будто бы восьмидесятка. Он примеривал какую-то мысль к моей непрерывно трясшейся ноге, внимательно вглядываясь в нее, не переставая жевать. При этом кончиком языка он не давал упасть с губ наиболее крупным крошкам. - После старика, - заключил он наконец. - А жирного тебе уже подсовывали? Пухляк, отъевшийся! Можешь не говорить: по тебе видно. А тик - это явно после старика. Он ткнул пальцем в футляр фотоаппарата. - Не голоден? Хочешь? - Спасибо. Казалось, он даже не слушал, что я ему отвечаю, поудобнее усаживаясь на стульчаке, умудряясь не задеть крестцом торчавшие сзади краны. |
