|
.. Присмотрись-ка.Наклонившись ко мне, он указал пальцем на свое лицо. - Как, хорошо я выгляжу, а? Загубили меня, и знать бы хоть, кто - а то тут одни чесуны-шимпанзе, шпундели-мандрильоны, кодла, морока и все... - А зачем вам аппарат? - спросил я вдруг, хотя мне было уже все равно. - Аппарат? А что, не знаешь? - Вы делали снимки... - Конечно же. - В сейфе с... Я понизил голос с остатком надежды, что он не признается, но он флегматично кивнул головой. - Ясно дело. Впрочем, это не важно. Это так, чтобы окончательно не одряхлеть. Мозги плесневеют, шмайзель подступает, ну вот и щелкнешь иногда где-нибудь что-нибудь. - Зачем вы мне это говорите? - с запальчивостью проговорил я. - Вы снимали секретные документы! Я видел! Вы можете не опасаться: я вовсе не собираюсь этим воспользоваться. Это меня нисколько не интересует. Я только не понимаю, почему вы продолжаете здесь сидеть? - А почему это я не могу здесь сидеть? - Ведь вас могут разоблачить! Почему вы не бежите? - Куда? - спросил он с такой безмерной тоской, что я от жалости содрогнулся. - Как куда? Туда. Я отдал себя ему в руки. Пожалуй, что так. Сердце билось у меня в груди, словно молот, в ожидании, что тоска сойдет сейчас с его лица, как маска. Я подговаривал его бежать! С ума сошел, наверное, - ведь это же провокатор... - Туда? - пробормотал он. - Куда это - "туда"? Да и какая разница - что там, что здесь? Щелкнул просто так, для тренировки, чтобы не выйти из формы, но ведь это же ничего не значит... - Как это - ничего? Скажите яснее! - Ясно или не ясно - все одно. Ты еще не на том этапе или месте, чтобы все понять, а если даже поймешь, с пятого на десятое, то все равно не поверишь. "Вот, - думаешь, - провокатор, подосланный, палач на мою душу, оборванец, хитрюга, нарочно такой занудливый, нытик захиревший, обнажается, прикидывается бедненьким, шпионское пренебрежение демонстрирует, а это все иначе читается, совсем на другое нацелено". Разве нет? Как, я прав, а? Вот видишь. И дальше думаешь: он сам говорит, что провокатор, чтобы я думал, что, говоря "провокатор", он со мной искренен, и потому все принимал за искренность, от чистого сердца, но наверняка это не от чистого сердца, это что-то иное значит, и потому когда ты слышишь, как я говорю, что я провокатор, чтобы ты думал, что я с тобой искренен... ну, вот мы и приехали: сам черт не брат, а? И уже ничему не веришь. Так? Я молчал. - Подожди, сам все увидишь, ничего мимо тебя не пройдет. Хочешь, наверное, знать, что, с кем и как? - Хочу, - сказал. Я не верил ни единому его слову. Он горько усмехнулся, скривив уголки губ. - Не веришь? Ну, Бог с тобой! Испытаешь. Слушай. Перетасовались все хлеба ради сначала раз. До последнего стула и унитаза. Так что, потом они перестать должны, когда по-прежнему платят, или нет, а? Чтоб им всем сдохнуть - не могут они перестать! Дальше, еще дальше, рви-хватай, подстановки, подтасовки! Пошли, значит, дублеты - ничего, триплеты - тоже ничего, квадруплеты - все, с меня довольно, однако теперь коегде уже квинтуплеты ошиваются. Долго так будет? Черт его знает! Вот зараза! Я, старый, честный шпион, ветеран, тебе это говорю! Он с яростью и отчаянием заколотил себя в грудь, так, что даже внутри загудело. |
