|
Его движения были сноровистыми и рассчитанными, словно он полжизни просидел на унитазах. - Храпа, - сказал он с какой-то тоской, - насмотрелся, а? Кожа синеет, бородавочки в парочки... Затем струпья живой изгородью, темно, смутно, мутно, а ты - как авгур какой-то, ломающий голову над чихом! Кустиком в ухе, холера, говорит, а ты и так, и сяк, складываешь, раскладываешь - и ничего не понимаешь. У тебя сейчас что: испытание или уже выподление? - Извините, - сказал я, - но... - На испытании, - решил он. - Комбинациями занимаешься, брат, и тем живешь! Чайком живешь! Долго так не протянешь! Нога любит иногда так вот, что дальше некуда, и не хочет, проклятая, перестать. Булавками во сне тебя кололи? - Нет. Почему вы... - Не мешай. Мухи в чае были? Искусственные... - Были! Я не понимал, к чему он клонит, однако улавливал в этом какой-то смысл, связанный со мной самым тесным образом. - Эти кусты, - вырвалось у меня, - вы об адмирадире? - Нет, о Струделе. Старик-то переживет нас обоих, могу об заклад побиться. Помню, таким уже был, когда полотенец еще и следа не было, а бритву друг у друга из рук рвали. Кофейная гуща... Канцелярствовали тогда без этой гигиены, а тех, о ком выяснили с помощью гущи, тайком брали, так, что все концы спрятаны, все шито-крыто. В Подвальный Отдел направляли, а там - трах-бах, каблуком в морду, выслушивание, латание и будь здоров. А теперь, самое большое - это постреливают. Стреляли? - В коридоре? Да. Что это значит? - Триплет. Провал третьяка. Ну, шпунцели перетасовались, и один поторопился, перестарался, то есть. "Сноровистый шпион! - быстро думал я. - Видно хотя бы уже по жаргону. Но чего он от меня хочет? От обеда ради разговора отказался - какой благорасположенный!.. Ого! Я должен держать ухо востро". - Ухо должен держать востро, а? - спросил он. Затем прыснул при виде моей мины. - Ну, что ты удивляешься? Я человек бывалый, поднаторевший, собаку на этом съел... все по инструкции... Думаешь, как твоя? Да нет! Это ты серийный, мой дорогой. Мушки в чае и тому подобное. Из всего этого только чай остался такой же, что и прежде... Он помрачнел и уставился на сверкавшую девственной белизной дверь. Выражение скуки вдруг сделало его лицо постаревшим, одиноким и усталым. - Послушайте, - обратился к нему я. - Неужели вы не можете говорить просто, по-человечески? - А я как говорю? - удивился он. - Что все это значит? И что вы... зачем вы здесь? - Ну, успокойся. Ты занимаешься комбинациями без необходимости, и удается тебе это плохо. А может, ищешь пятнышки для вымаливания? Или, может, подтасовка, яичко, бутылочка, прутик, а? Эх, не стоит. Все равно конец. - Чему конец? - Всему конец. Все здесь надувательство. Нет бы постарому: лепесток розы обнюхиваешь, а сердце бьется - провал или нет? И уж крыса у тебя под кожей - если не шмыгнет, весь трясешься, весь каменеешь, по привычке, разумеется, потому как что осталось? Подставные? - Что вы этим хотите сказать? Какие подставные? Крыса? Это вы насчет того, что у меня нога трясется? Вы об этом? Ну и что с того? А что, собственно, вы тут делаете? - Знал бы ты, что я делаю... Присмотрись-ка.Наклонившись ко мне, он указал пальцем на свое лицо. |
