— Одноглазый, — сказала она.

Шепчущий улыбнулся.

Ряды Ордена расходились, точно стебли пшеницы, когда Один шел через них, и смыкались за его спиной, точно копья.

— Один, — произнес Шепчущий.

— Мимир, старый друг.

Один в обличье, с мыслью-мечом в руке, со шляпой, надвинутой на лицо, с Сахарком, рысящим по пятам. Безымянный в обличье, в плаще и капюшоне, с рунным посохом, плюющимся чарами. Мэдди на одной стороне, Хель на другой, Бальдр посередине.

— Не Мимир, — уточнил Шепчущий. — Больше нет.

— Ты навсегда останешься для меня Мимиром, — заметил Один.

Сейчас Генерал видел всех, все цвета, по крайней мере. Его истинное зрение воспринимало их как огненные фигуры: он видел Мэдди, ослабленную и истощенную полетом через Нижний мир, ее цвета подернулись серо-фиолетовой дымкой горя, он видел Бальдра, сияющего чарами Локи, видел Хель в ее цветах, видел то, что некогда было Шепчущим, а ныне стояло в столбе света. Каменная голова, в которой тот обитал так долго, лежала, брошенная, у ног.

— Старый друг, — повторил Шепчущий. — Слишком долго.

— Пятьсот лет, — ответил Один, приближаясь.

— Намного больше, — тихо возразил Безымянный.

Хотя его голос был спокоен, Один видел смертельную ярость в его раскаленных цветах. Он полагал, что у Шепчущего есть основания его ненавидеть, и все же на сердце у него было тяжело. Так много друзей потеряно или убито. Так велика цена за пару лет мира.

«Обязательно так?»

Ответ пришел быстрее мысли.

«Насмерть, — гласил он. — Победителю — миры».

В тишине враги стояли друг напротив друга. За ними кипела и бурлила река Сон. Еще дальше лежала темнота.

Книга девятая

Сон

Все, что может присниться, — истинно.

Тень, что поднялась над Девятым миром, — тень черной птицы с огненными перьями, превосходила все кем-либо виденное после Рагнарёка.

То был Сурт-Разрушитель в полном обличье. Все, на что падала тень его крыла, исчезало, словно никогда и не существовало, оставляя за собой лишь Хаос, полный звезд, которые росли и набухали по мере того, как отступал мир.

От Черной крепости почти ничего не осталось, мало-помалу она превратилась в свои составляющие: чары, эфемеры и сны. Обломки все еще парили в пустоте: вот кусок городской стены, вот камень, ров, излучина реки; несутся, как снежинки в темном ветре.

На одном из таких обломков и собрались асы для последнего противостояния — на куске скалы с видом на Мир мертвых. Тор в обличье сжимал мысли-стрелы в руке, Тюр воздел рукавицу, готовый разить, Фригг наблюдала за происходящим в Хель, Локи припал к земле под прикрытием камня, а Сиф, которая воином не была, вслух рассуждала, когда, как именно и как скоро все они умрут.

— Это все ты виноват, — указала она на Локи, который, не обращая на нее внимания, расстреливал подвернувшихся демонов сериями маленьких быстрых заговоров, которые нарезали воздух, точно шрапнель. — Ты виноват, — повторила Сиф, — и теперь ты мертв, а вокруг творится настоящий ад кромешный. Чему, во имя миров, ты сейчас улыбаешься?..

Но Локи не слушал. Вместо этого он отпустил мысли на волю — он заметил, что стрельба по демонам обострила его концентрацию, — перебирая события последних дней, пока не понял — хотя и слишком поздно, — как ловко им управляли.

Слова Фригг все прояснили ему: как его использовали с самого начала, как послали на смерть, на безнадежное дело, тем временем обстряпывая делишки с Хель, как обманули ее, заставили служить своим целям, как предательство Хель открыло брешь в Хаос и как теперь Шепчущий стоит во главе армии, готовой не к битве, как предполагал Один, а к тому, чтобы впустить Хаос в миры и смотреть, как те гибнут один за другим…

Локи понял, что недооценил честолюбие Шепчущего.