— Прямой эфир чреват всякой гадостью! — продолжает гневаться Рыбка, а я ломаю голову, какая-такая гадость у него с Мариной из-за прямого эфира приключилась, и почему я, знаток-исследователь-почитатель, ничего не знаю об этом происшествии. Кроме того, Рыбка говорил: «Марина чуть не завалила наш проект». Какой это он ему «наш»?! По моим сведениям, проект — Маринкин, а кое-какие деньги Рыбка туда вкладывал не как владелец, а как добрый спонсор и сам при этом никаких дел в нем не вел, целиком доверяясь затеявшей эту историю Бесфамильной. Что-то противоречит моя информация тому, о чем Рыбка сейчас толкует Лиличке: — Черубиновский проект создавал Артур. Ты же знаешь этого перестраховщика — предусмотрел и то, и се… А вот, на тебе, на прямом эфире прокололся. Если даже у него не получилось…

— Успокойся! — Лилия уже взяла себя в руки и теперь лишь тихонечко посмеивается. — Ты слишком переутомлен. Нельзя столько думать. Иди сюда, расслабься и вспомни, кто мы. Мир — наш, мы можем все, нам ничего не страшно… Артур — ничто. Мы же оба это прекрасно знаем. Он был влюблен в свои идеи и совсем не уделял внимания материалам, из которых их строит. Я — другая. Я все-таки психолог, милый мой друг. Все будет в порядке. Сафо приручена полностью. Я контролирую ее. С ней не возникнет проблем ни на прямом эфире, ни при сворачивании проекта. Она — материал податливый…

Ну, ничего себе! От греха подальше — чтоб не выдать себя, не вспылить, не наскандалить, не высказаться, — отлетаю обратно в кабинет. Тем более, что компьютер теперь совсем сошел с ума и пищит на одной ноте противным голосом. Клацаю кнопками перегрузки, явно нервничаю. Еще раз прокручиваю в голове все услышанное. Мало того, что игра ведется явно бесчестная. Так еще и против меня, судя по всякому. Это я-то податливый материал? Это я-то полностью контролируема?! Ох, Лилия, ох как ты не права… Ну, погоди, дождешься у меня, поломаюсь и шуму наделаю, хуже моего компьютера. И никакая перегрузка тебе тогда будет не по силам.

А может, я все усложняю? Может, этот их разговор совсем не так трактуется? Может, никаких обманов между нами не кроется? М-да, запутка запутанная. Впору уходить, да любопытство неукрощаемо…

На прямой эфир — таки позвали. А в гримерке сидели самые настоящие тибетские монахи! Целых три штуки! Равномерно бронзовые, безволосые, округлые, похожие между собой словно братья, то ли из-за одинаковой одежды — длинных желтых балахонов, перекинутых сверху через плечо на древнегреческий манер, — то ли от общего выражения довольной покорности на лицах. Они тихонько переговаривались по-своему, не проявляя к окружающим ни малейшего интереса. Переводчица — вот кому нужно было идти в просветленные! — вся светящаяся, улыбчивая, гипнотизирующая твердыми интонациями и чувством, звучащим в ее словах. Она терпеливо отвечала на все вопросы присутствующих. Разговор с монахами в прямом эфире уже состоялся. Там они пели разложенные на многоголосье мантры, завораживая низкими грудными, каким-то совсем нечеловеческими звуками, а потом рассказывали через переводчицу, где и когда можно будет послушать их концерт. Теперь, в гримерке, на переводчицу обрушился шквал вопросов от работников передачи. Все-таки не каждый день монахи посещают!

— Нет, почему же, материальный вопрос их очень даже интересует, — лучится доброжелательностью переводчица, не гнушаясь в пятый раз рассказывать одно и то же. — Они ведь — беженцы. Китайцы сделали невозможным их проживание в родных местах и следом за Ламой все истинные монахи ушли через горы в Индию. Конечно, у новых монастырей есть свои покровители. Преимущественно из Голливуда, вы же знаете… Но средства все равно нужны! Сейчас очень многие тибетские монахи странствуют по миру с концертами и зарабатывают средства для существования своих монастырей…

— Она говорит с такой убежденностью, что даже хочется верить, — шепчет мне на ухо Лилия.