— Ну и насколько?

— Для тебя — очень сильно. Для меня — нисколечко. Любой суд — и криминального мира, и официального — сочтет меня непричастным к его долгам. Слишком много имеется свидетелей моей правоты. А на откровенный беспредел Рыбка не пойдет. Пока я был всего лишь его помощником, или обычным неприкаянным эмигрантишкой — он имел надо мной власть и немалую. Кто стал бы вмешиваться в разборки сильного мира сего непонятно с кем? Кто бросился бы защищать таракана, если хозяин кухни вздумал бы травануть его? Но вот если кто-то решит умертвить слона, неважно на чьей он раньше проживал территории, это тут же привлечет внимание. Я теперь слон. Более того — заграничный слон. Я работаю с людьми (с тобой буду честным и скажу, как есть: «на людей») ничуть не уступающими Рыбке по возможностям. Собственно, об этом я и приехал ему рассказать, потому как место моего проживания рано или поздно стало бы ему известно, а гарантии, что по глупости, Рыбка не забудет проверить, чем чреваты разборки со мной, практически не имеется. В общем, я объяснил ему «чем» и теперь он не станет ни искать справедливости (глупо, но мне пришлось час доказывать, что справедливость, таки да, на моей стороне), ни попросту засылать ко мне всякую шушеру. Я приехал включить свет. И для него, и для себя. Теперь оглашено взаимное прощение долгов и окончание войны. Возвращение обратно принесет мне желанное успокоение на эту тему.

Перекидываюсь на другой конец кровати, сбрасывая с себя его руку. Не нужны мне ваши сейчас объятия. Дружеские, любовные, всякие — ни к чему. Ложь это все и попытки забыть о реальности. «Возвращение обратно принесет мне…» А мне дыру в душе принесет это твое возвращение. А ты, то ли действительно наивен, то ли очень жесток, раз говоришь при мне об этом возвращении с таким вожделением.

Еще вчера клялась себе, что ни за что не доверюсь этому человеку полностью… Еще вчера, узнав о его с Лиличкой контактах, брезговала притрагиваться, а теперь вот снова зачем-то пригласила-вызвонила… Сама. Без всякого на то настоящего желания.

Наутро после клуба, позвонила совершенно разбитая Лиличка. Бесконечная вереница ее извинений лилась по проводам журчащим потоком. Я понимала ее состояние, потому не стала выражаться, а просто положила трубку и снова потонула в одеяле. Лиличка снова позвонила через час, на этот раз уже почти бодрая и ошарашила двумя потрясающими новостями:

Во-первых, вопрос с поездкой в Болгарию и с выплатой гонорара уже решен. Только что она утрясла все нюансы с Геником. Ехать можно будет уже через неделю. К тому времени текст действительно будет уже готов — Лиличка всех обзвонила и уточнила сроки исполнения.

Во-вторых, — и в тот момент эта новость меня обрадовала даже больше предыдущей — сегодня мне ехать никуда не нужно, потому как работникам проекта сегодня полагается выходной. Всем! И ей, Лиличке, в том числе.

Разумеется, я тут же простила моей церберше все гадости и ухищрения. Мише-Люде позвонила осторожно, опасаясь, что телефоны прослушиваются:

— Вы знаете, что сегодня выходной? А, вам разрешили сегодня работать дома. Вот и мне также. А у меня умопомрачительная новость. Вероятно, окончив текст, я поеду на тдых в Болгарию. Вам жене сложно будет проследить, чтобы файлы попали в издательство и все прочее? Мы с Лилией так устали, так хоти отдохнуть хоть немного!!!

Миша-Люда поняли меня совершенно врено. Мы вежливо распрощались, желая друг другу удачного выходного.