Артур вошел в раж и говорит теперь явно не мне, а воображаемой громадной аудитории.

— Мучительницей, — поправляю, не без иронии перехватывая его растерянный взгляд. Он не понимает, к чему поправки, не терпит перебиваний… — Мучительницей и эгоисткой, — поясняю невозмутимо. — Я ведь девочка.

— А написать, среди моря подобных, выдающуюся эзотерическую вещь не так просто! Они все — с претензией на супернеобычность. Читающие их давно привыкли к сенсациям и мало отличают одну от другой. — он меня попросту игнорирует и продолжает с выражением прежней помпезности. Нет, все-таки он немного не в себе. Впрочем, как и все мы. Нормальных людей, вероятно, попросту не существует. Особенно среди взрослых и деятельных. Вероятно, со стороны я тоже кажусь прибабаханной… — Слишком много придиристых исследователей. Для эзотерики изначально нужно было брать не тебя, в какой-нибудь другой объект. Более просвещенный и менее светлый…

— Я не поеду с тобой, — господи, я и предположить не могла, что сказать эти слова будет так тяжело. Будто разом обрубила все нити, удерживающие от катастрофы. Будто шагнула в пропасть и лечу теперь вниз, лечу-лечу, и все внутри как-то сжалось вдруг и опустилось… «Жизнь намеренно по швам разодрав,/ Лоскутками по ветрам распустив,/ Я прощаю вам, прощаясь, сто глав,/ Где писали вы, мол, нам по пути…» — строчки легкой насмешливой песенкой пролетают в голове, и тут же уносятся вдаль, уступая резко включившейся песне Д’ркина: «Ой, йой-йо-ой, безнадега ты безнадега…» — Я не поеду с тобой. Прости меня.

Пауза длится вечность. Артур меняется на глазах. Похоже, все его приглашения были серьезными. Похоже, он действительно наивно думал, что я согласна на отъезд. Принимал мои признания и нежности за серьезность намерений… Как ужасно, что приходится так бесчеловечно обрубать все. Как ужасно, что приходится так жестоко осаживать саму себя и не позволять поддаться на соблазн. Нет, ну надо же, Артур вполне всерьез приглашал меня…

Полустарец-полуюноша, полыхающий красноречием, исчезает. Теперь передо мной изможденный, осунувшийся, бесконечно усталый человек с мертвым лицом и живыми, но полным боли, глазами.

— И ты туда же… Ну не со мной, ну сама… — хрипит он. — Ч-черт, до чего эти сюжеты любят повторяться. Когда-то я так же звал Марину. Не делай глупостей, мы оба знаем, чем это окончилось…

— И Марину тоже?! — весь трагизм ситуации моментально сметен. — Ты потрясающе многолик! Привлекал Лиличку, звал в свою жизнь Марину, теперь, вот, на меня переключился. — на меня нападет форменная истерика. Не из-за Артура даже, и не из-за очередного нападения Марининой судьбы — снова я, понимаете ли, след в след иду, снова проклятие старухи о себе заявляет… Из-за однозначности происходящего. Мало того, что я ничего не могу изменить — не смогу я уехать, не умею так… — так судьба мне еще явно показывает, что я и не должна никуда уезжать — не из-за меня он меня с собой звал, не из-за чего-то там выдающегося, а попросту спасаясь от собственного чувства вины в Марининой смерти… — А, — а-а, — никак не могу остановиться, продолжаю бросаться на обидчика. — Кажется, я понимаю. Это у тебя профессиональное. Шуры-муры с каждым объектом, над которым работаешь. Пока Лиличку своим технологиям обучал — а как же, важно ведь иметь союзника в лице любовницы спонсора — ее обрабатывал, пока Марину на сцене дрессировал…

— Перестань! — Артур со всей силы стучит ребром ладони по тумбочке и мне делается его очень-очень жалко.