— Перестань! — Артур со всей силы стучит ребром ладони по тумбочке и мне делается его очень-очень жалко.

— Не ушибся? — непроизвольно заботливо хватаю его руку. — Ты чего? С тобой все о’кей?

Одно дело, когда я психую — где-то в подсознании четко знаю, что любые эти психи могу контролировать, если слишком сильными покажутся, выключу, — другое — когда кто-то рядом. Бог его знает, чем такое может закончиться… Кажется, Артура обуревают похожие мысли. Смотрим друг на друга растерянно, как бы пытаясь понять, как могли до такого докатиться. Интеллигентные, вроде, люди к тому же малознакомые, а вот, кричим, бьем по столам, возмущаемся…

— Может, чай попьем? — предлагаем хором. Официальное занятие, вроде распития чая, обоим кажется более уместным для попыток успокоится. Накидываю халатик, облачаюсь в роль гостеприимной хозяйки, сыплю предложениями из холодильника… Дудки! Спустя пару минут, разговор о скользком снова возобновляется.

— Если ты не поедешь, я не смогу контролировать происходящее с тобой. Оставаться я не имею права. У меня виза, у меня бизнес, у меня обязательства перед работодателем… Ты понимаешь?

Молча киваю. Конечно-конечно, бизнес, работодатели… Нет, с тем, кому какой-то там бизнес важнее нависшей надо мной опасности, уезжать не стоит. Ехать, куда глядят глаза, можно лишь с тем, кто действительно предан тебе…

— А у меня обязательства перед людьми, которых я уважаю. — объясняю довольно спокойно. — Если я исчезну, они не смогут окончить работу. И потом, сколько можно бегать? Лиличка с Рыбкой только рады будут…

— Ну и пусть будут рады, пусть делают свои деньги, тебя это не касается…

— Они будут делать их на моем и Маринином имени. Хотя бы в память о ней нельзя допустить…

— Ты уже допустила. Первой своей книгой, подписанным договором, безграничным своим им доверием. Сейчас уже ничего не изменишь. Лезть на рожон нельзя — это не те люди, которые простят. В этой стране Рыбка может сделать невыносимой жизнь всякого. И потом, начнешь трепыхаться, не известно, что взбредет разъяренной Лиличке в голову. Не вмешайся я в определенный момент, подозреваю, она вполне дошла бы до физической ликвидации строптивой Марины. Лиличка же ненормальная…

— Убегу — подставлю Люду с дядей Мишей, и отдам свое имя в вечное рабство сумасшедшей Лиличке. Останусь — все будет продолжаться, как идет, то есть, далеко не лучшим образом. Останусь и попытаюсь изменить ход событий…

— И не говори мне даже об этом! — вспыхивает Артур. — Сама не понимаешь, во что можешь ввязаться. Во-первых, глупо — навлечешь гнев сильных мира сего и на себя, и на своих друзей-соратников. Во-вторых, бесполезно. Ну, заикнешься ты где-нибудь в эфире, мол, первую книгу писала, будучи обманутой. Тут же по всем каналам пустят давнишние интервью, где ты говоришь прямо противоположное, а тебя изолируют от всего мира, чтоб больше не могла ничем дать подтверждения. Публика ничего не поймет. И потом, ей — публике, все равно, как погибла Марина, и отчего перестала быть Черубиной. Людям красивая ложь нужнее обыденной правды. Они любят твою историю о Черубине и незачем терзать их, руша сказки… Так что менять ход событий незачем. А оставлять все как есть — опасно. Знаешь, что сейчас для Лилички наиболее выгодно? Изолировать тебя от общества, лишить воли, и под твое имя, руками всяческих литературных негров строчить, что ей вздумается. И, между прочим, она явно уже ступила на путь воплощения своих планов.