— М-да… Мне нравится, нравится твой язык. — одобряюще говорит Павлуша, когда мы выходим из административного корпуса.

Только что я полчаса солидно вещала официальной тетечке — вся в белом, словно врач, а не воспитатель — о наших благих намерениях. Врала, что документы уже подали — мы собирались сделать это сегодня во второй половине дня. Обещала, что через две недели распишемся. Несколько раз подробно описывала все, и что жильем обеспечены и что работаем с большой охотою, и что нарушения мои, детей иметь не позволяющие, были вовсе не венерические, и не от разгульного образа жизни… Вот все написано в справочках. Был рак, была операция. Она опередила метастазы и никакого риска осиротеть для будущего приемного ребенка не имеется. Работать буду не беспрерывно — в строго отведенное для работы время. Так что я даже на обеденный перерыв забегать смогу. Потому и хотим не совсем младенчика, а ребеночка лет четырех, чтобы не нуждался в беспрерывном уходе, а мог иногда посидеть с нянею. Лучше девочку. Почему? Да потому что я сама девочка и проще будет наладить взаимопонимание. Ребенок-мальчик — это для меня нечто загадочное, внутренне противоречивое. С одной стороны мальчик — ну, то есть сильный, надежный, принимающий решения, заботящийся, а с другой — ребенок, то есть все наоборот: слабый, нуждающийся в защите и принятии решений за него…

То есть последнего я, конечно, не говорила. Вдруг тетечка феминистка, еще возмутится относительно моего полного доверия мальчикам… Сказала просто — девочку как-то больше хочется. И тут же наступила Павлуше на ногу, что б он мою фразу повторять не начал, а то обвинят еще в будущем растлении. Наступила чувствительно, да и Павлик — мальчик грамотный, сообразил и давай рассказывать, что ему самому, дескать, все равно — мальчик ли, девочка ли — лишь бы наполнить смыслом жизнь нашу семейную…

В общем, с полным правом теперь можно было сказать, что мы сумели произвести благоприятное впечатление. Через час мы могли прийти посмотреть деточек, потом… Сердце замирает при мыслях, что будет потом… Нет, все эти попечительские советы, все оформления, это еще мозг принимает — это привычно противно и потому вполне осмысливаемо, в этом — отстреляемся. А вот другое… То, что дома появится новое существо… Настоящее, свое-свое, крошечное. Во всем нуждающиеся и ничего о мире еще не знающее. Доброе. Смеяться будет, как дети у нас во дворе. А еще будет по щеке меня гладить маленькою такою, кукольною совсем ладошкою. А потом, когда вырастет, станет другом на всю жизнь и смыслом, и поводом гордиться нашей семьей.

Я все равно гордиться буду. Даже если вырастет разгильдяйка, вроде меня. Тем более, если разгильдяйка вырастет. Главное, чтоб была счастливая, и радость несла окружающим. И еще — чтобы мне верила. Уж я оправдаю, уж я окажусь достойною матерью… И правильно, что мы расстались с Боренькой. Великим вещам должны приноситься великие жертвы. Все верно идет, все правильно…

— Спасибо тебе, Павлуша, — вырывается вдруг хриплое и пафосное. — Сама бы я на все это никогда не решилась. А с тобой — видишь, все возможно. Лихо ты меня организовал. Спасибо…

— У нас по вашему возрасту есть только пятеро детишек. Всех знаю лично, потому что пару раз была на занятиях в группе для малышей. Всех рекомендую.

Словно во сне, не слыша ни собственных шагов, ни своего дыхания, иду по коридору. Слева — Павлуша — теребит мою руку, что-то бормочет галантно-вежливое. Справа — та самая тетечка, доверие которой мы внушали все утро. Выкрашенные в салатный стены украшены альбомными листами с детскими рисунками. Проходим, не успевая рассмотреть, и краски сливаются у меня перед глазами в одну сплошную радугу с перепутанными цветами.