— Ах! — отмахиваюсь, — Не придавай значения! Надо ж было мальчика на место поставить. Он, бедняга, как узнал, что обе его пассии между собой знакомы, так затрясся весь. Ведь и мне, и ей одинаковыми словами в любви объяснялся! Проучила, и забыла. Никаких связей с прошлым.

— Жестоко, — Артур, кажется, поверил, — Он что, не догадывался, куда его ведут?

— Нет, — делаю вид, что не заметила Артуровской осведомлённости (откуда ему было знать, что Сонечка привела Пашеньку, а не наоборот?), — Сонечка сказала: «Пойдём к моей подруге зайдём». Он прозревал уже в пути. Красиво получилось. И поделом! И ему, и ей! — последнюю фразу выпаливаю достаточно искренне, вспоминая о нашем с Сонечкой прощании. Пусть теперь друг другу мозги трахают. Пусть оставят меня в покое! Неожиданно для самой себя мысленно обещаю никогда больше не водить с Сонечкой никаких контактов. Был человек — у унёсся очередным завихрением судьбы. Не хочу общаться через боль. Вообще не хочу общаться. Сонечку с Пашенькой — вычёркиваем! Баста!

— Ладно, — Артуру, к его чести, никогда не были интересны подобные интрижки, — Я, собственно, хотел тебя предупредить… До конца ничего раскрывать я не имею права. Но и потом при людях честно сказать тоже не смогу. Ты сейчас запомни и поверь. Никогда, ничего такого, что может принести тебе вред, я не придумаю. Запомнила? Очень прошу, чтобы тебе там не показалось, держи себя в руках и помни, что я — за тебя.

— А что должно случится? — после такого вступления предстоящий тур окрашивается для меня в ещё более тухлые краски.

— Этого я тебе пока не скажу. Сначала концерты отработай. Ну ладно, поехали, что ль!

Наш автобус яростно гудит и рвётся в атаку.

— Езжайте, езжайте, всё договорено! — суетится Рыбка где-то за бортом. Он брызжет слюной недовольства и подбородок его вытягивается вперёд, демонстрируя чудеса пластичности. Плохой знак. Якобы праведный гнев Геннадия, как мы все уже заметили за время путешествия, обычно оборачивается для остальных неприятностями и бесправием. Лиличка, скептически скривившись, курит в форточку возле водительского места. Танцоры испуганно перешёптываются. Они не верят во вседозволенность и переживают. Артур невидим, но по внутреннему своему дискомфорту чётко ощущаю, что он где-то рядом, наблюдает и не одобряет меня. Невозмутимой статуей, памятником самой себе, замираю на переднем сидении, вглядываясь в даль. Маячащая в окне маска собирает толпы любопытных по ту сторону стекла. Не совсем понятно, признали ли люди Черубину или просто интересуются пугалом в маске. Но внимание однозначно повышенное. Соскучившись, я выперлась из отведенных мне покоев в конце автобуса. Там, в отгороженном аппаратурой и занавеской заду автобуса, в импровизированном лежбище, я провела в заточении целый день. С тех пор, как везущий нашу четвёрку Рыбкин ДЖИП героически сломался под Тулой, и мы переселились в общий автобус, я обратилась в узника. И когда автобус поломался, не высовывалась, и когда все выходили ноги размять, сидела на месте. А сейчас мне надоело быть заключенной. Хочу полюбоваться на скандал. И любуюсь! Назло затаившемуся где-то Артуру и осуждающей Лиличке. Машу таможенникам ручкой. Интересно, как они меня в маске с паспортом сличать станут?

Между прочим, паспорт у меня недействительный. И Артуру я об этом говорила, да только он, как обычно, слышал лишь то, что предполагал услышать.

— Есть одна проблема, — начала я, как только услышала, что первый концерт будет проходить на Украине, — Меня из страны не выпустят. Мне паспорт поменять надо.

— Натворила что? — заинтересовался он возможностью ещё на чём-нибудь попиарить.

— Я?! Нет, они натворили! Государства наши замечательные.