— А Свинтус далеко? — интересуюсь растерянно. Вообще-то я первый раз сталкивалась с тем, что сотовый отдают секретаршам.

— Шеф ушел в интеренет, просил не беспокоить, — даже со мной эта девочка умудряется кокетничать, голосок журчит и обрывается вздохами. По-другому она разговаривать не умеет. Это забавно, и я регулярно распекаю Свинтуса за невнимание к юной секретарше.

— Не буду я за ней ухаживать, — фыркал Свинтус обычно в ответ на мои намёки, — Она меня «душкой» называет… Говорит: «Ах, шеф, вы такой душка!» И как к ней по-человечески относиться после этого?

Я лично ничего плохого в названии «душка» не видела. «Розовые сопли», так ненавистные нам со Свинтусом, в моём представлении были соплями, только, когда были фальшивыми. Искренние же нежности никогда не казались мне чем-то плохим. И Свинтус, мне кажется, был не прав, отказываясь от возможности встретить с этой уютной девочкой сытую и пухленькую старость. Ведь надо же её с кем-то встречать?!

В отличие от Свинтуса, пухленькая секретарша умела относиться по-человечески к кому угодно. Даже к тем, кого считала соперницами. Сейчас, например, она очень доброжелательно интересуется:

— Что-то передать? — медовыми интонациями растекается мне в ухо. Я тут же вспоминаю, зачем звоню.

— Передайте, чтоб он там в Интернете нашёл кафе «Тет а Тет» возле Никольской и поинтересовался, как туда попасть.

— Может, лучше я в справочную позвоню и всё вам узнаю? — невинно интересуется трубка, — На то я и секретарь…

В справочную? Действительно, и как мне в голову не пришла такая замечательная идея. За долгие годы я настолько привыкла, что Свинтус — моя справочная… Теперь трудно менять привычки…

— Спасибо-не надо-забудь, — отбрыкиваюсь и звоню в эту самую справочную.

Довольная тем, что проблема так легко решилась, распахиваю настежь окно. Легчает. Впускаю в лёгкие смесь никотина и свежести морозного утра. Гнетущее желание уснуть отпускает, и я снова становлюсь человеком. Жизнь налаживается, тревога уходит. Заснеженный двор, девственный и спокойный, несмотря на присутствие пешеходов, заражает своей гармонией. Улыбаюсь и спешу на свою странную встречу уже без злости и подозрений. Пусть корчат из себя, кого хотят, и наводят свои справки. Мне скрывать нечего! Я ослепительна, как это утро, и открыта любым наваждениям, как моё распахнутое настежь окно! Готова к любым авантюрам и чувствую, что буду ещё вершить и вИршить, и от сознания этого собственная жизнь кажется теперь чем-то осмысленным.

Сломанный каблук существенно подпортил мне имидж. Хотела предстать деловой леди, а явилась чудачкой тинейджерского вида. Обросшие подошвой, как коростой, кроссовки, дутая куртка, кепи с квадратным козырьком, сигаретка в уголке губ.

Вошла я в это «Тет на Тет» и не понравилось оно мне. Настолько не понравилось, что вся утренняя бравада мигом оказалась аннулированной. Расстрелянной, изодранной вклочья у корявой стенки моей подсознательной жалости к себе.

Ой, ну что меня вечно в бордели заносит? Только настроюсь на что-то солидное, глядь — разврат и бухалово. Впрочем, опыт вчерашнего вечера показывает, что, когда не бордель, когда со мной на «вы» и с придыханием, тогда я сама всё порчу, выворачивая события знакомым мне образом. В общем, я была недовольна и ругалась:

«По поэтическому поводу!» — купилась, дура, на красивые словечки. Поверила, простушечка, доверилась… Разгребайся теперь.

Когда я уверенно толкнула дверь внутреннего зала, стрелки больших старинных часов, висящих между пустыми глазницами неразожжённых каминов, показывали девять.