— Ну что вы мне голову морочите! — негодовала Зинаида. — Я уже обо всем договорилась, а вы… Ну хоть вы, Маринки, послушайте меня! Гульнем по Киеву, а?

— Сорри, я пас, — отзывается Рина, застегивая сумку на молнию. — Хоть один день с детьми побуду. Соскучилась!

— И я прошу меня извинить, — выбираюсь для разговора в коридор. — К походам по городу совсем сейчас не расположена, вы уж не обессудьте… Знаете, странный такой припадок — очень хочется побыть одной…

— Ничего странного, — неожиданно подает голос Гала. — Целых десять дней принудительной коллективизации! Любой организм затребует пространства для уединения. Я чуть с ума не сошла!

Гала заходит в свое купе и забивается в угол. Стараюсь не смотреть в ее сторону, чтобы не раздражать своим присутствием.

— Ну, что ты намерена делать? — продолжает уговаривать меня Зинаида.

— Остаюсь в поезде, буду читать и валяться.

Я не совсем честна, а точнее — не совсем вру. Шляться с Зинаидой по Киеву действительно не хочется. Но и одиночеством я совсем не брежу. Просто когда-то, еще до всей этой скандальной ситуации, мы с Димкой договаривались остаться на выходные в поезде. Опровергающей информации не поступило, и я действую согласно установленному ранее плану. Конечно, не ради романтического уикенда — а просто ради возможности разобраться. Разговор наедине нам с Дмитрием совсем не помешал бы — ситуация сейчас накалилась до невозможности…

После неожиданной Ринкиной капитуляции в кафе, наши отношения стали намного сдержаннее. Ринка явно боялась оставаться со мной наедине — опасалась, должно быть, необходимости объясниться. Обе мы делали вид, будто все по-прежнему, но вели себя совершенно по-иному. Конечно, я — что естественно — ничего не спрашивала о том вечере. Ринка — что не естественно — не сочла нужным ни о чем мне рассказать. Впрочем, и так было понятно, что она догнала тогда Дмитрия, и их разговор закончился полным примирением. Все отлично, для Ринки это победа. Вот только, какой ценой? Судя по тому, как нынче днем разговаривал со мной Димка — очень наигранно, предельно официально и вежливо — я в его глазах была теперь главной виновницей нанесенной ему обиды. Похоже, Ринка решила, что добиваться прощения сложнее, чем попросту перевести стрелки… По-хорошему, надо было бы поскандалить, поговорить начистоту с обоими, восстановить дружеские отношения, но, во-первых — на то совершенно не было времени, во-вторых — с затаенным интересом и каплями пота на ладошках за нашей четверкой следил теперь весь поезд — и мы никак не могли позволить себе громкой выходки. Поэтому я ждала. Так как Димка тоже собирался оставаться в поезде, мы, наверняка, смогли бы пообщаться.

Громко хлопнув дверью тамбура, в вагон заскакивает взволнованный Дмитрий. На шее у него, словно банное полотенце, висит Шумахер. Как обычно при такой позе Шумахера, Дмитрий держит кота за лапы и шепчет ему что-то на ухо. Завидев их, я нарочно повторяю последнюю фразу.

— Остаешься в поезде? — переспрашивает Дмитрий таким тоном, будто слышит об этом впервые. — Везет… А мы с Шумахером поедем в деревню. Я таки принял решение…

— Нет! — возмущаюсь я, позабыв все интриги и обиды. — Ты не сделаешь этого! Ты не можешь сдаться ей!

— Если я не сделаю этого, он совсем зачахнет.