Если это кто-то прикалывается — не будет повода меня на смех поднимать, мол, «понадеялся, старый дурень, прибежал, запыхавшись…» А если девочка всерьез — покажу, что я человек занятой и на глупости не падкий. С «без пяти минут женой» не на секунду не расстаюсь, несвободу свою всем наглядно демонстрирую, чтоб не липли. И вообще, я человек порядочных и строгих правил. Думаю, у нее сразу отпадет охота меня обхаживать, если я с тобой на ее зов явлюсь.
— А разве это хорошо? — настораживаюсь. — Дим, ведь ты же любишь, когда тебя обхаживают…
— Чушь! — Дмитрий хватается за голову. — Прекрати при мне нести эту чушь. Я сам знаю, что я люблю, кого мне надо, и что мне делать. Как друга тебя прошу — иди со мной, не переча… В конце концов, одному к этой площадке через весь отстойник переться скучно. Пошли прогуляешься! А я тебе одну фотку Шумахера подарю…
Ну, я и соглашаюсь. А что делать, когда так просят и так платят? К тому же, свет катастрофически убывает, и о работе уже не может быть речи… Привожу себя в порядок прямо при Димке, демонстрируя тем полное свое равнодушие. Раньше бы, конечно, выгнала — не стала бы при нём волосы крутить из желания поразить естественностью. А переодеваться при нем, если б и стала, то исключительно с целью соблазнения. А сейчас — все не так. Развернулась спиной скромненько, порекомендовала не смотреть и с пути истинного не сбиваться, напялила болоньевые брюки с тучей карманов и гольф, облачилась в короткую куртейку… Превратилась в нагловатую тинейджерицу и приказала вести меня не по колдобинам, а в обход, потому как шпильки на сапогах очередного путешествия по насыпи не выдержат.
Идем молча. Оба подгружены маразматичностью происходящего. Чувствую себя маманей, сопровождающей нюню-сыночка на первое свидание. Димка переживает из-за самого факта письма. «Это ж додуматься! Из меня — честного человека — и вдруг героя-любовника соорудить!» — плевался наш ловелас еще в поезде и уверял меня, что развязным волокитой он был только в молодости, ну и еще со мной немного… А вообще — про него и подумать такого нельзя…
Идем молча, вслушиваясь в привычный уже звуковой пейзаж запасных станций. Там гудит, тут скворчит, там — далеко на горизонте — ездят машины, а над всем этим — огромная вязкая тишина нерабочей обстановки. Слушаем её, намереваясь вычислить по звуку, в каком из вагонов нашего уже отдалившегося поезда стукнет дверь. Всегда приятно заранее знать, с кем будешь иметь дело.
Идем молча, не зная, о том, что теряем драгоценные последние минуты общения…
— Закурить не найдется? — их было трое, и лица их совсем не излучали радушие. Отхожу на два шага, смотрю оценивающе, достаю из кармана спички.
— У меня есть зажигалка, — Дмитрий отстраняет мою руку, показывая, что берет переговоры на себя.
— Вы тут что? — спрашивает один из троих, подкуривая.
— Мы-то? — хитро щурится Димка. — Да так…
Диалог не клеится, точнее, состоит из сплошных ничего не значащих междометий. Я бы непременно засмеялась, но мужчины, кажется, прекрасно друг друга понимают и разговаривают серьёзно. Загадочные существа. Своими хитрыми прищурами и улыбочками Дмитрий каким-то образом снял агрессию и вызвал даже что-то вроде расположения.
— Ну, вы смотрите это! — наставительно сообщает один из трех напоследок. — А то, что ж тогда…
— Да уж как-нибудь! — отвечает Дмитрий нагловато. — Не впервой.
Троица шагает дальше, и я вздыхаю с облегчением.
— У тебя был такой решительный вид, что я испугался. — посмеивается Димка. |