— Алло! Девушка? — ну вот, и тут неудача… — Простите, а у Павла тепреь другой номер, да? Записываю… — перезваниваю. — Алло! Девушка? Снова вы, а это снова я и снова Павлу. В ванной? Передайте, звонила Сонечка. Учтите, звонила сугубо по делу, и не вздумайте навыдумывать себе черт знает чего. Да мало ли, кто вас, девушек, разберет…

Собеседница явно значительно моложе меня и явно состоит с Павлушей в глубоких и уверенных близких отношениях. Может, даже жена… Припоминаю сейчас, что даже слышала что-то такое о Павлушиных намерениях жениться.

Понятно, что в первый раз я о таких его намерениях слышала, когда он предполагал жениться на мне. Понятно, что я сбежала, как только почувствовала что дело не в моей персоне, а в общей потребности мальчика, подражая отцу, остепениться и стать правильным семейным человеком. И, кстати, если рассудить по совести, не факт, что я имею права звонить этому добродушному, увлекающемуся, светлому мальчишке. Это для меня они все — не важно, расстались/не расстались, любовниками были/друзьями ли — это для меня о ни все близкими людьми остаются и желанными для общения ребятами. А для них, может, мысль о моем существовании на белом свете нынче неприятна и мучительна. Честно говоря, я своим давнишним поведением серьезно потрепала Павлушино самолюбие, а есть такие мужики, которые никогда этого не прощают. Может, зря звоню?

— Зря звонишь, София — спустя пять минут растекается моя трубка еще более назидательными, чем раньше, Павлушиными интонациями. — Я теперь — новый

Ага. Если б действительно Павлуше никакого дела до меня не было, не ощущалось бы такое неприкрытое торжество в его интонациях. А так прямо черным по белому шито, давно он ждал возможности гордо сообщить мне: «И без тебя справился! Хотел идеальные отношения — выстроил!» Мигом вспомнился давний добросовестный Павлушин бред о том, какой тяжелый труд — совместная жизнь, как нелегко построить крепкую, серьезную семью и как важно сделать это еще в том возрасте, когда душа не привыкла к одиночеству и приспособлена еще к взаимопроникновениям с другими душами. Стройная и помпезная эта теория доводила меня до бешенства, потому что напрочь исключала такие понятия, как «счастье» и «богоданность». Выходило, что радость — это большой труд, а испытывать ее за просто так, без долгих для того подготовок, могут только идиоты. В результате — я осталась свободной идиоткою, а Павлуша нашел кого-то с правильным подходам к женскомужским отношениям. Вот и славненько.

— Вот и славненько, очень за тебя рада, — как всегда, Павлушины манеры требуют снисхождения, поэтому я не обижаюсь. — Звоню я вовсе не в поисках утраченного прошлого, а по делу. Мне работа нужна. Не знаешь, каких-нибудь вакансий?

Он не знает. Он обижается, что как по делу — так ему, а как за утраченным прошлым — так, небось, совсем к другим людям… В общем, его не поймешь…

— Знаешь, я так давно ожидал твоего звонка, что он оказался для меня неожиданностью… — понимая, что разговор сворачивается, Павлуша отчего-то меняет тон. Он явно не хочет меня отпускать…. — Ты уж прости мне некоторую двусмысленность…

— Двусмысленность — это когда два смысла. А в твоих речах — ни одного! — все-таки я как была, так и осталась абсолютно бессердечною. — Ладненько, если услышишь что-то про работу — позвони. Большой привет и всего наилучшего. Да, кстати, девушка у тебя — просто замечательная. Мне очень-очень понравилась. Правда!

— Это — жена! — с гордостью произносит Павлуша. Ему явно очень приятно, что именно я похвалила его выбор.