|
— «Пришлось употребить самую непритяную, но, безоговорочно действенную технологию — надавиь на жалостливость. Я заплакала, понимая, что хоть на одного из них это обязательно подействует. Разумеется, это не могло не сработать, и вот уже Хороший уводит Подонка для «мужского разговора», и после коротких дебатов из-за кустов слышится возмущенное: «Да пошел ты вместе со своей шлюхой!» и треск веток свидетельствует об уходе — напролом, в порыве и с психами — одного из собеседников, а на поляну выходит мой спаситель и подбадривающее улыбается… По-другому и быть не могло! Все-таки женские слезы — мощнейшая штука. Хорошо, что столько лет жизни я посветила театру и свободно владею этим видом оружия…»
Увы, как не красиво все это звучит, на самом деле я прекрасно понимаю, что ревела вовсе не специально. И что вовсе не «выиграла поединок с судьбой», а чудом встретила защитника и лишь от этого чуда выкрутилась… В общем, вышло довольно гадко, и вспоминать ту историю я страшно не люблю. Хотя вспоминать надо бы. Хотя бы, чтоб держать в голове того самого Хорошего отправлять периодически в пространство мысленные посылы, облегчающие и укрепляющие любые его начинания. И не важно, где он теперь, чем живет, да чем дышит. Главное — в той ситуации он повел себя именно так, как повел и за то я навсегда оставила его Хорошим у себя в памяти. На полянку он вышел один. Молча подошел, положил руку на плечо. Вздрагиваю всем телом, отскакиваю в сторону. — Ну, ну, тихо, тихо, — как ребенка успокаивает он, тактично отодвигаясь на пару шагов. — Испугалась? — спрашивает. Я киваю, громко шмыгаю носом, и пытаюсь улыбнуться, чтоб не производить гнетущее впечатление. — Спасибо, — говорю. — Я уже как-то не рассчитывала, что моя глупость окажется безнаказанной. Думала, уже драться или в речку прыгать… Спасибо. Вас не сильно эта ссора подвела? — Как сказать, — Хороший задумчиво смотрит вдаль. — Наверное, работу теперь новую придется искать. Даже если Юрка протрезвеет, устыдится и решит сделать вид, что ничего не произошло, я сам уже не смогу с ним нормально общаться. Не из-за тебя — в целом. Не люблю подлецов, а он себя именно таким проявляет. Видит, что девчонка в беду попали, что ее, не спросив, продали, как мешок семечек — и собирается этим воспользоваться. Помнит, гад, все одолжения, что мне делал и, чуть что, попрекать ими кидается… Знаешь, что сказал? «Или не вмешивайся, или счетчик включу!» А ведь когда занимал, падла, так чуть ли не сам меня умолял, чтобы я эти бабки взял. «Возьми!» — говорил. — «Ты ж в моей команде, так что мне твои проблемы не выгодны. Закрывай все дыры и не выдумывай. Через полгода отобьешься, вот увидишь…» Я, дурак, повелся. А он теперь: «Ты против кого прешь? Из-за суки, сук, на котором сидишь, пилишь. Счетчик включу!» — А вы ему? — А я его послал. Да ладно, — Хороший парень отмахивается, убеждая явно больше самого себя, чем меня. — Это ерунда все. Я все равно рвать с ним собирался. Это он только с тобой да по пьяни такой борзой оказался, а вообще хлюпик редкий. Вот разберусь только с долгами, и на фиг из этого болота. В нормальный бизнес, к нормальным людям… Слушай! — он вдруг делается очень встревоженным. — А что мы тут сидим? Он же же ментов привести грозился… Давай-ка линять… Поедешь с другого вокзала, ладно? Кстати, уже троллейбусы, небось, попросыпались… Уходим, короче! Послушно отправляюсь следом за своим спасителем. Весьма спешным темпом, напролом, сквозь кусты и посадку. — Не хочу я с ним встречаться, давай в обход выйдем, — эти объяснения кажутся мне странноватыми. |
