— А что нам те менты? Это пусть он их боится, он же нападение совершить пытался, — приговариваю на ходу, рассчитывая поддержать этим не на шутку встревоженного спутника.

— Что нам менты?! — передразнивает мой Хороший парень, напряженно хмыкая. — Знала б ты «что», небось предпочла бы с Юркой на поляне остаться… Проблемы у меня с нашими правоохранителями. Серьезные проблемы. Потому деньги и занимал, потому под Юрку и ушел… Вот черт! А ведь ему сейчас только рот открыть стоит — загребут меня, как пить дать…

— Неужто, есть за что? — стараюсь спрашивать как можно беззаботней, хотя, если честно, холодею внутренне.

— Есть. — серьезно отвечает мой спаситель. — Только лучше тебе об этом не спрашивать…

— Не буду — заверяю поспешно, а потом решаю извиниться: — Мне очень жаль, что накликала на тебя неприятности… Может, я могу чем-то помочь? Поехали со мной?

Он вдруг резко останавливается. Смотрит на меня долго-долго. А потом все так же невесело смехается: — Не пойдет. Всю жизнь бегать — не мой путь. Хотя здорово было бы, все бросить, взять, да улетучится отсюда насовсем…

Одолев последние метры посадки, мы вываливаемся на тротуар. Город уже ожил. Серое, туманное утро умывает его висящим в воздухе мелким дождиком. На спешащих от вокзала людей бросаются таксисты… Подходим к многолюдной, кишащей хмурой суетой остановке.

— Мы пойдем пешком? — скорее утверждаю, чем спрашиваю. Штуромавать вместе с толпой малюсенький автобусик не имею никакого желания. Ответа нет. Оборачиваюсь — никого. Еще несколько минут недоуменно топчусь на одном месте. Еще несколько минут озираюсь растерянно. Еще несколько минут не понимаю, что мой спаситель скрылся в неизвестном. Насовсем. Даже не дав мне возможности отблагодарить, оставив все свои координаты и наветы звонить, если будет в Москве…

С тех пор я не очень доверяю статусам. Странные встречи на трассе — те, в которых бритоголовые бандюки в Мерсах и с новорусскими замашками открываются душевнейшими и интереснейшими людьми, старательные мужчики с ответственными лицами и взрослыми сыновьями оказываются меркантильными тварями, хлюпики-интеллиегнтики, упившись, ведут себя как последние подонки, а граждане, имеющие «серьезные проблемы с нашими правоохранительными» ведут себя безупречно и героически… — все эти ситуации раз и навсегда отучили меня судить людей по их социальным принадлежностям…»

Дочитав, Артур закурил. Вдруг страшно захотелось немедленно увидеть Софию. Схватить за плечи, оторвать от земли, встряхнуть несколько раз… Да чтобы пришла в себя! Чтобы поняла, наконец, что в мире действительно есть человек, способный оградить ее от всех гадостей, в которые она себя окунала и собирается окунать впредь. И этот человек — вот он — приехал, и сбегать от него не надо, и… Впрочем, она все равно ни черта бы не поняла.

Артур снова уставился на письмо.

После ссылки на вкладыш, послание превратилось в какой-то хаотичный набор воспоминаний о вечерах, проведенных с новой компанией. Артуру все эти подробности совсем не казались какими-то впечатляющими. Сонечка же представляла их так, будто рассказывала о каком-то невозможном чуде. Она всегда отличалась слишком сильной привязчивостью.

В обычном, кривляке-острослове Языке — да таких ходит полмосквы, и никто не слушает их, потому что все привыкли и все давно ищут чего-то более глубокого — Сонечка видела образец артистичности и очарования.

В грубоватой и мрачной Меланьи — девушку редкой внутренней гармонии и духовной силы. При этом еще и царицу Томару по внешнсоти…

К счастью, своими мыслями о предводителе всего этого сборища в этом письме Сонечка старалась делиться не слишком часто.