— Хорошо, жди меня в коляске!

Соколов проделал небольшую зарядку. Затем, стоя под душем, он размышлял: «Этот тип явно что-то задумал, это видно по его лукавой морде. Что ж, это очень интересно: что выкинет этот плут?»

Соколов оделся и сбежал вниз по мраморной лестнице, застеленной мягкой ковровой дорожкой. Он ощущал себя шахматистом, с любопытством и нетерпением дожидающимся хитрого хода противника.

Под покровом ночи

Сычев действительно приготовил для столичного гостя некую ловушку.

Еще накануне вечером Сычев приказал извозчику:

— Отвези меня к «Де Ламитье»!

Извозчик просьбе не удивился, дернул вожжи:

— Н-но, пошли!

На Екатеринославской улице он остановился возле двухэтажного кирпичного здания под номером шесть.

В свете электрического фонаря можно было прочитать вывеску: «Фотография Де Ламитье». Все окна и витрины были закрыты деревянными ставнями. Здесь фотографом был некий Зильберштейн. Он порой выполнял заказы бандитов и полицейских. Для них он делал в борделе мадам Гофштейн порнографические снимки и в этом искусстве достиг замечательного совершенства.

Вскоре послышались торопливые шаркающие шаги, кашель:

— Чего треба?

— Открывай, старый хрен! — Сычев еще раз долбанул ногой дверь.

Загремел тяжелый засов, дверь распахнулась. На пороге, держа свечку, стоял в пижаме всклокоченный мужик лет сорока с крупными пейсами. На нем были люстриновая шапочка, сдвинутая к уху, и огромная черная борода. В колеблющемся свете отразились большие навыкате глаза, полные испуга.

Сычев не успел открыть рот, как фотограф повалился в ноги.

— Вы уже все знаете, ваше превосходительство! — запричитал фотограф, на всякий случай возводя Сычева в генеральский чин и хватая его за сапоги. — Только вины моей в этом деле нет. Я говорил Свенцицкому: «Унеси прочь эти цапки!», но он их просил спрятать.

Сычев не растерялся:

— Быстро давай цапки! А этого Свенцицкого завтра же отправлю на каторгу.

Они вошли в комнаты.

Фотограф прошаркал к подоконнику, взял горшок с геранью, поднял растение и достал из горшка тряпичный мешочек:

— Вот, ваше превосходительство! Это он в Киеве взял витрину ювелирного магазина Маршака.

Сычев артистически изобразил гнев, надул щеки:

— А где остальное?

— Сдохнуть мне, не знаю!

— Я с этого проходимца шкуру сниму, опять отправлю его в тюрьму. — Спрятал мешочек с бриллиантами в карман, сказал: — Слушай, Самуил, у меня к тебе поручение государственной важности.

Зильберштейн заторопился:

— Сидайте на креслице…

Сычев изложил суть дела.

Зильберштейн слушал, покачивая головой. Когда Сычев закончил речь, фотограф самым деловым тоном произнес:

— Моментальные снимки я сделаю высокого качества, у меня есть анастигматический объектив и высокочувствительные пластины «Мэрион». Но, Сергей Фролович, моментальные снимки можно делать только при хорошем освещении и со штатива.

Сычев успокоил соратника:

— Освещение там хорошее, если, конечно, солнце будет. — Подумал, добавил: — Хорошее или плохое, а ты, Самуил, снимки мне сделай! Иначе, — сжал кулак, сунул его в нос фотографу, — иначе… отправлю в тюрьму как подельщика этого, как его, Свенцицкого. Собирайся, сейчас на место тебя и отвезу.