Собирайся, сейчас на место тебя и отвезу. Приедешь, приготовься, наладь свою аппаратуру. Ярошинский тебе поможет, отверстие в стене нужное проделает и замаскирует.
Фотограф вытаращил глаза:
— А когда я спать буду?
— Когда тебя в тюрьму посажу, — пошутил Сычев. — У меня на каждого еврея несколько статей найдется, а ты вообще разбойник натуральный, бриллианты ворованные прятал.
Фотограф вздохнул. Он понял свою промашку, на которую толкнул его извечный страх. Но дело было сделано. Он побежал одеваться.
Через пять минут они влезли в коляску и растворились в ночной темноте.
К утру воскресного дня для гения сыска ловушка была подготовлена.
Осталось ее захлопнуть.
Прогулка
Извозчик, молодой крестьянский парень с вздернутым веснушчатым носом, погонял пару шустрых лошадок.
Соколов с интересом разглядывал старинный город, его разномастное население, вывески на невысоких провинциальных домишках, парочки влюбленных, толпившихся возле синематографа, городовых, стоявших на углах улиц. Гений сыска молчал.
Сычев суетливо произнес:
— Это небольшой хутор, за чертой города. Ехать следует мимо Екатерининского дворца!
Соколов спросил:
— Ярошинский там живет?
Сычев замахал руками:
— Как можно! Это — «кукушка», полицейская конспиративная квартира, так сказать, для свиданий конфиденциальных, хе-хе.
Проехали по Конторской улице. Вдруг потянуло пьяным запахом хмеля и солода.
— Это пивной завод Даниловского, — объяснил Сычев.
Миновали городской рынок, выехали к красавцу с богатой лепниной и колоннами — Екатерининскому дворцу. Миновали еще несколько улиц. Наконец показались приземистые, вполне деревенские избушки и мазанки окраины.
Коляска покатила по пустынной деревенской дороге.
Извозчик время от времени хлестал кобылок. От земли шла весенняя сырость. Правое колесо коляски отчаянно скрипело, и этот надоедливо-унылый звук разносился в утреннем замирающем воздухе.
Красавица Галина
Лошади втянули коляску на бугор. Саженях в двадцати от дороги Соколов увидал старый бревенчатый, довольно обширный дом с пристройками и клетями. Слева от дома под навесом лежал большой запас дров.
Отдельно стояло прочное, свежей постройки здание, из трубы которого валили клубы пара.
Соколов первым вошел в распахнутую калитку. Злобно рыча, от крыльца на сыщика шел громадный, грозно щеривший пасть волкодав.
Соколов поднял с земли прут, цыкнул:
— Пошел на место, дурак!
И пес, трусливо поджав хвост, убрался с дороги.
В чисто прибранном дворе под кустами еще нераспустившейся сирени стоял стол, застланный белой скатертью, изрядно сервированный. Из дома выскочили три смазливых юницы — в нарядных, цветастых поневах, в белых шелковых блузах, обтягивавших упругие, высоко торчавшие груди. Девицы как на подбор.
— Рады видеть вас, пан! Проходите до избы, отдыхайте с дороги, — заговорили девицы сладкими и соблазнительными голосами.
Сычев по-хозяйски распорядился:
— Мы выпьем водочки на свежем воздухе! Тащите, красавицы, все необходимое.
Уже через минуту-другую на столе красовались тарелки, в которых лежали соленые грибы, свежие огурцы и помидоры, аппетитно блестела на солнце паюсная икра. Графины с водкой были запотелыми.
Одна из девиц — самая статная и высокая, с большими синими глазами, с толстенной белокурой косой, свешивавшейся ниже ягодиц, сиявшая вызывающей красотой, на подносе поднесла Соколову большой серебряный вызолоченный кубок. Поклонилась:
— Будьте ласковы, откушайте на здоровье!
Соколов заметил, что девушка говорит на чистом русском языке без украинского акцента. |