— Вот теперь ты начинаешь говорить лишнее, — засмеялся Салливан. — Выпей еще, мне интересно будет послушать.

— Если позволите, сэр, я выпью в другом месте.

— Хочешь побыть один? Понимаю. Не стану навязываться в компанию. Но имей в виду, Билли — завтра у нас будет серьезный разговор об этом «левом товаре».

Да, он хотел побыть один. Да только как это сделаешь в Нью-Йорке? Даже если запереться в комнате, городской шум все равно ворвется к тебе через закрытые окна, а с шумом придут и мысли, и картинки начнут кружиться перед закрытыми глазами, и ты все равно останешься частицей толпы, которая не засыпает, не умолкает и не останавливается ни на миг.

Он шел по Хестер-стрит, заглядывая в каждый бар, чтобы сделать глоток виски, и держал курс на «Арсенал». Почему именно туда? Наверно потому, что не был там уже лет пять. Ну да, с тех самых пор, как стал Черным Испанцем. Настоящим, а не тем мальчишкой, которому дали кличку боязливые иммигранты из турецких кварталов.

Года два назад он снова побывал там, возле рынка «Вашингтон». Теперь вместо Роя Сильвера здесь заправлял Пол Келли. «А Сильвер погиб, — вспомнил Илья. — Пал на поле брани. Не устоял в битве с Джонни Французом. Лучше бы они пали оба. Но так не бывает. Кто-то должен остаться в победителях. И ждать, когда и его прикончат. Когда-нибудь прикончат и меня». Да, он побывал в Вест-Сайде, чтобы потолковать с Полом Келли. Ни о чем не договорились, но и врагами не стали. Они сидели в небольшом ресторанчике, одни, без посторонних, и без охраны. И в конце вечера к ним подошел хозяин, старый армянин. Ничего не говоря, он положил на стол перед Ильей диковинный предмет — какой-то старинный нож с бронзовой рукоятью и клинком вроде бы из темно-серого стекла с красным отливом. «Это с моей родины, — сказал он. — По-вашему называется обсидиан. Самый острый нож на свете. Он должен принадлежать самому лучшему воину. Мы уже не воины. Пусть он останется у тебя, Черный Испанец».

Ножик был и вправду острее бритвы. «Куда он делся? Валяется, наверно, среди старых шмоток. Или потерялся где-нибудь по пьянке», — подумал Илья, уже подходя к «Арсеналу». «И правильно. Какой из меня теперь воин? Я теперь военачальник. Щелкнул пальцами — и армия побежала умирать. Красота».

— Эй, мистер, это не вы уронили бумажник?

Он остановился, едва не наступив на вертлявого пацана перед собой. Тот размахивал толстым кошельком.

— Не вы уронили?

— Шел бы ты спать, — сказал ему Илья. — А завтра с утра можешь ловить простаков на свою дурацкую удочку. Ну, что вылупился? Сейчас начнешь просить у меня десятку, и тогда вернешь бумажник. А там одна бумага, да?

— Мистер, что вы такое говорите! — заверещал малец, продолжая трясти кошельком перед Ильей. — Вы посмотрите, тут полно денег!

Илья увидел на мостовой мелькнувшую тень. Кто-то приближался к нему сзади. «Черт, да меня, кажется, грабят!» — весело подумал он.

Отступив к стене, он развернулся в тот самый момент, когда грабитель взмахнул трубой. Резко нырнул вперед и боднул головой в лицо. Труба упала и зазвенела, прокатившись по булыжникам. Илья заломил руку и пнул бродягу под зад:

— Иди поучись хорошим манерам, сопляк!

Однако нападавших было гораздо больше, чем ему показалось сначала. Кто-то повис у него на спине, вцепившись в волосы, а еще двое выбежали из подворотни, размахивая палками.

Илья повалился на мостовую, стряхивая с себя тщедушного врага, и лежа, подсечкой, сбил подбежавших. Вскочил, подхватив трофейную трубу, и закричал:

— Шли бы вы спать, пацаны! Поубиваю всех к чертовой матери!

И сам испугался: «А вдруг уйдут?»

Он не помнил, как оказался здесь.