В полночь ветер стих, ему на смену крепкий пал мороз. По всему простору Летнего сада, на аллеях и умятых сугробах продолжали валяться тела упившихся, уснувших или покалеченных в драке. Подбирать их было некому. Наутро было обнаружено в Летнем саду множество окоченелых трупов.

* * *

На следующий день меня опять разбудил Почиталин. Иван долго подкашливал, деликатно скребся у двери спальни. Солнце еще не встало, но темнота уже слегка развиднелась.

– Слышу, слышу! – я подал голос, разглядывая в постели обнаженную Машу. Девушка была прекрасна. Ее приоткрытый ротик, пухлые губы, идеальная попка заставили быстрее бежать мою кровь. Эх! Хорошо быть молодым!

После обязательной тренировки с Овчинниковым на саблях, молитвы и легкого завтрака из вареных яиц и капусты, я пошел встречать большой обоз, что нас догнал в Чистополе. Приехали мастера из Авзяно-Петровского завода, взятого Хлопушей в октябре.

– Вот, познакомься, царь-батюшка – Почиталин представил мне нового главу завода – Бывший шихтмейстер Карл Мюллер. Привез нам семь мортир с ядрами, а також картечь.

Мюллер мне понравился. Был от толст, нес перед собой тугой живот, подпертый ногами-тумбами в клетчатых коротких штанах, шерстяных чулках и грубых башмаках с медными пряжками. Лицо круглое, наливное, глазки плутоватые, с усмешкой. Длинные рыжие волосы на концах завиты в локоны. В зубах дымит трубка. На ходу немец задыхается.

– Дер Кайзер! Моя почтения!

– Здравствуй, Карл Иваныч, – произнес я, покивав остальным мастерам – И вам мое почтение, господа заводчане.

– Мой – Генрих Мюллер, не Карл.

Я посмотрел на Почиталина, тот виновато пожал плечами.

– Пущай будет Генрих – согласился я – Отвечай мне немец, почто признал меня кайзером?

– Я плохо понимать русский политик – пыхнул трубкой немец – Но ваше величество держит свое слово. Дал нам завод в паи, честно платит за продукцион. Гер Творогофф сполна рассчитался с заводом за мортиры и припас. Единствено, попросил довезти все до вас, кайзер.

Пообщавшись с мастерами, мы сели на коней и направились на окраину города, где у приземистой недостроенной церкви стоял обоз авязано-петровцев.

Мортиры не произвели особого впечатления. Чугунные, низеньки, смонтированные на укрепленных санях. Кидали они 4-х пудовую бомбу на 1000 саженей. Калибр навскидку 10–12 дюймов.

Когда я подошел, у пушек уже стояли бомбардиры Чумакова. Одну из мортир развернули в сторону опушки леса, что виднелась позади церкви и зарядили. Солдаты сняли шапки с красными околышами, поклонились.

– До того сарая – подошедший Чумаков показал пальцем в сторону опушки – Одна верста.

– И четыре сажени – добавил дотошный Мюллер.

Пушку зарядили по указанию немца, количество пороха отмерял он сам на весах. С правого бока пушечной стволины, возле «казенной части» была приделана медная дуга в четверть окружности, разделенная на девяносто градусов. А к стволине был припаян «указатель», при подъеме и опускании дула он ходил по окружности и показывал градус подъема ствола над горизонтальной плоскостью. Немец дал наклон в двадцать четыре с половиной градуса. Пушка заранее была поставлена так, что она, церковь и сарайчик находились на одной прямой линии. И если взять направление выстрела через недостроенную колокольню, а дулу пушки придать правильный уклон, то при удаче ядро должно обязательно ударить в сарайчик.

– Можно пальять, скоро-скоро невидим цел… Дафай скоро! – скомандовал Мюллер сам себе, ткнул пальником.