Ну так и отлично! Во-первых, «сынок» в пересказе что-нибудь наверняка да услышит. Это посеет у него сомнения, начнутся скандалы. Во-вторых, с панинскими – мне и так надо налаживать контакт. Это нынче главная оппозиция при дворе. Их называют «гатчинскими» и сильно травят. Представляют (и не без основания) эдакими ать-два-марш солдафонами-прусаками, которых необходимо лишить власти и наследства. Надо и дальше вбивать клин, обострять противоречия.
Павлу пишу проникновенное письмо в стиле «блудный отец – сыну». Винюсь, что долго не связывался, расписываю, как тоскую по своему ребенку, которого угнетает мать, покушавшаяся на мужа. Коротко, живописуюсвое придуманное спасение, напускаю много тумана. Как конкретно убивали Петра III в Ропше я не знал – в мое время ходило много версий. Поэтому больше мистицизма, божественного вмешательства. Пусть сынок пораспрашивает мамулю как именно орловы вливали в папашу отравленное вино, а та освежит неприятные детали у любовничков. Опять пойдут слухи. Это то мне и надо!
* * *
На третий день похода показались густые еловые леса. Хлопуша повернулся к проводнику из башкирцев:
– Точно ведаешь, где завод? Не заплутали?
– Бачка-воевода, несумлевайся. Вон вишь дымы?
В глубине леса, справа от дороги, сквозь чащу понемногу стали видны густые клубы черного дыма. Отряд свернул туда.
Просторная поляна сплошь завалена огромными бревнами и саженными поленьями.
– Ухаль жгут – пояснил башкир, направляя коня к небольшой, вросшей в землю избушке – Эй, отворяй!
Пока ждали, Хлопуша осмотрел поляну. В ее центре был высился большой холм. От плоской маковки до основания склоны его были засыпаны землей, перекрыты дерном. Из вершины холма, как из печи, валил густой смолистый дым. Весь снег на поляне был серый.
Возле дымящегося холма копошились чернолицые, чернорукие, как трубочисты, люди, среди них бабы и подростки.
– Ета углежоги – кивнул башкирец – А ета их голова.
Из избушки вышел пожилой мужчина с воспаленными, гноящимимся глазами. Одет он был в валенки и грязный тулуп.
– Чаво надоть? Вы чьих будете? – закричал он, закашлявшись.
– Воевода его амператорского величества Петра Третьего, Афанасий Тимофеевич Соколов – громко, на всю поляну произнес Хлопуша.
Весь отряд недоуменно уставился на мужчину. Никто не знал его настоящего имени.
– Петра… – протянул старик, сплевывая черную слюну – Слыхали, слыхали. И по что к нам приехали?
– Заводик ваш забирать от кровопийц Демидовых.
Вокруг отряда собрались углежоги, включая баб и детей. Как только они услышали слова Хлопуши, тут же разразились криками:
– Так им и надо аспидам!
– Бей иродов, а поперву управляющего!
– Мы с вами пойдем! Сочтемся с антихристами за все наши мучения.
Толпа начала напирать, казаки подняли плетки.
– А ну осади! – закричал Хлопуша – Кто проводником пойдет? Давай вперед шагай.
– Рады служить надеже-государю! – поклонился в ноги голова углежогов – Видно, и на нас оглянулся господь – царя послал… Я пойду вожжой, за мной поспешайте!
Как не поспешал отряд Хлопуши, к частоколу демидовского завода подошли уже под вечер. И там их ждали. На башенках горели факелы, на валу стояли люди с ружьями, урядники строили в шеренги старых солдат. Лаяли собаки, бил колокол заводской церкви.
На валу выкатили даже несколько старых пушек, затлели фитили. А толпа Хлопуши уже подступала к воротам. С башен и через щели тына раздалось несколько выстрелов.
– Не стреляй, не стреляй в своих! – заорали из толпы казаки, а за ними и углежоги. |