Установили мяч с другой стороны. Ринат присел и слегка перетаптывался с одной ноги на другую. Когда он качнулся вправо, Колькина нога будто сама приняла решение, разогнулась и щечкой закрутила мячик влево. И вновь снаряд запутался в сетке. Ринат даже прыгнуть не успел.

Эти эксперименты разглядели с другой стороны поля и потянулись посмотреть на небывалое. Если бы Колька до этого хоть сколько нибудь интересовался матчами, то признал бы в молодых людях почти весь цвет советского футбола. Сборная…

– Чего притащились? – с деланным раздражением поинтересовался старик. – Своих дел нет?

– Так, посмотреть! – отозвался один молодой, но лысый.

– Интэрэсно, как Рынатку пацан рвет! – признался второй, с черными усами и южным носом.

– Сможешь? – наклонился к самому Колькиному уху старик.

– Попробую.

Установили мяч на тридцатипятиметровой отметке. Старик погнал всю команду за ворота, а Кольке посоветовал:

– Слегка разбегись…

Он разбежался и ударил что было силы. Мысок опять взлетел к облакам, за воротами охнули… Только вот по мячу Колька не попал. Зато кусок выдранного газона улетел на трибуны.

Не заржали, как водится, просто интерес потеряли, чего то стали говорить друг другу, к эпизоду не относящееся, а Ринат принялся бить подошвами бутс о штангу, очищая обувь от земли.

– Давай еще! – почти приказал старик. – Только делай сам, как знаешь!

Никого уже пацан не интересовал, только Ринат стоял в рамке напряженно.

Колька, бледный, с тонкими бесцветными губами, глянул на свои ноги и опять, от себя не ожидая, вдруг саданул по мячу с левой, так что снаряд хоть и полетел чуть над головой вратаря, но с легкостью пробил руки Рината и вдобавок, угодив в ворота, растянул сетку так, что на излете бацнул в голову «интэрэсно».

Грузин выматерился, потирая «третью ногу», и сейчас засмеялись все. Даже сам ушибленный усач. Только старик не смеялся. Он подошел к воротам и тихо рассказал южному человеку, что если он еще раз ругнется, то в Голландии не сможет купить для своей любимой тюльпанов. Не потому, что в Голландии они отцвели, а потому, что он вместо Амстердама поедет на Центральный рынок и сам будет торговать тюльпанами!

Грузин хотел было вспылить, но его остановили товарищи.

– Все свободны! – проговорил старик тихо и подошел к Кольке: – Не устал?

Колька отрицательно помотал головой.

– Любишь футбол?

– Не знаю, – честно ответил он.

– Как тебя зовут?

– Николай Писарев.

– Хочешь учиться в спортивной школе, Николай Писарев?

– Можно, – согласился Колька.

– Хорошо.

Старик улыбнулся, достал из кармана блокнот и ручку. Что то написал на листочке и, вырвав его, вручил Кольке.

– Адрес школы. Будь завтра к восьми тридцати. Понял?

– Понял, – кивнул Колька.

– А знаешь, кому ты в голову попал? – спросил напоследок старик, и сам ответил: – Тому, чье имя у тебя на груди написано…

А через три месяца Колька понял, что футбол не его стихия, хотя все получалось, как у обыкновенного гения. В атаку он научился ходить быстро и кудесником расправлялся с защитниками. Штрафные получались на загляденье, как в фильмах пособиях…

Но чего то Кольке опять не хватало. Снова какая то маята поселилась в его душе, отчего он пребывал в грустном расположении духа и засыпал по ночам в школе позже всех, тоскуя, как одинокий пес. Даже при воспоминании о бабке с ее жареной картошкой слезы на глаза накатывали. Хотелось вернуться домой, в свой двор, и жить жизнью простой, каждодневной, а не готовиться постоянно к важной задаче и будущей чести защищать престиж могучей Родины.