А совсем уже под утро Малец запросто сообщил, что жить ему осталось года два три.

– Врача здесь, на зоне, отыскал, как его, эндокринолога. Он мне и приговорил, что без гормона роста произошли необратимые процессы в организме. – Малец засмеялся. – И гробик у меня детский будет.

Колька расстроился так, как давно в жизни не расстраивался. Чуть пьяный, он чувствовал свое бессилие помочь другу, а оттого печаль его была огромна.

– Найдем мы этот гормон!

– Поздно…

– Ей богу найдем!

– Сказал, поздно!.. И хватит об этом! Спать давай! Тебе рядом приготовлено…

И они стали жить, как два неразлучных друга. Никто больше Кольку на зоне не обижал, но на предложение Гормона оставить работу по пошиву рукавиц он наотрез отказался.

– Мужиком в зоне хочу быть.

– Твое дело, – пожал плечами смотрящий зоны. – А нам в падлу работать!

Колька, закрывшись занавеской, продолжал каждую неделю писать на станцию Курагыз, надеясь на ответ. Так ему нужно было это письмо! Ах, как нужно! Чтобы дышать его строками, прижимать к груди, класть на ночь под подушку!.. Вполовину легче бы на зоне стало…

А письма обратного все не было…

Уже на четвертом году Колькиного срока Малец спросил, куда пишет друг.

– Бабульке?

– Нет, – ответил Колька и вдруг стал рассказывать о счастье мелькнувшем, захлебываясь, словно давно мечтал, чтобы его спросили.

Рассказывал о самом чудесном на земле месте под названием Курагыз, о маленькой больничке, где он встретил девушку, которую полюбил беззаветно, и хоть была между ними всего ночь одна, тысячу ночей на зоне он чувствовал ее тело рядом, запах ее фруктовый…

– На станции Курагыз, говоришь? – переспросил Малец.

– Это единственное место на земле, где мне было не пусто!..

– А девушка такая небольшая, косоглазая, вообще не говорит?

– Она говорит всего одно слово, – заулыбался Колька. – «Ага»… – и вдруг с тревогой посмотрел на друга. – Ты ее знаешь?

– Так это же Агашка! – заржал Малец. – Да все, кто по второй ходке на казахской земле, стараются под любым предлогом в больничку попасть! Агашка безотказная!

– И ты был?

– Я же говорю, безотказная! Девка глухонемая, вдобавок с мозгами что то. Ага да ага! У нее отец местный опер, Ашрапов, капитан! Через нее тысяча зеков прошла!

– Майор! – уточнил Колька. Он был бледен, а плотно сжатые губы бескровны.

– Давно я здесь… Мент звание получил…

Малец не заметил Колькиных страданий, а тот отвернул лицо от друга и первый раз в жизни по настоящему захотел умереть.

А еще через год, когда Колька дошагал после смены в барак, его там поджидал зам. нач. зоны гражданин полковник Полянский.

– Вот что, Писарев… – Полянский откашлялся и встал. – Твоя бабушка Инна Ивановна Писарева умерла… Вот так вот!.. – и пошел.

А Колька бросился за ним и закричал вслед:

– А хоронить как же?

– А уже похоронили, – обернулся полковник. – Собес…

Всю ночь пили, поминая Инну Ивановну, Колькину бабку.

– А я и не помнил ее имени отчества, – признался Мальцу Колька. – Просто бабкой звал…

А еще через три месяца помер Малец, Гормон, смотрящий зоны, вор в законе и лучший Колькин друг.

Умирал он две недели и все просил Кольку затыкать ему рот, чтобы крика не было слышно.