Провоцировал обычно Малец, парень крошечного роста, но не из за лет, мало нажитых, а по причине нехватки гормона этого самого роста. Выглядел Малец годов на девять, хотя мамаша, работница бутафорского цеха в театре, родила его пятнадцать с половиной лет назад, и он уже был приписан к районному военкомату.

– Кто ж так плюет? – подбирался Малец к компании доминошников, которые только и делали, что цыкали слюной, выстреливая прилипшими к нижним губам табачинами. – Взрослые мужики, а плюете себе на ноги! – и расплывался в улыбке херувима.

– Отвали, тля! – обычно отвечали.

– Сам бля! – отвечал Малец.

– Да я тебе!.. – замахивался оскорбленный, но Малец ловко отскакивал и, уставив руки в боки, декларировал:

– Мальцов легко кулаками побить, а вот переплюнуть!

– Как это? – обязательно подлавливался кто то.

– А очень просто, – рассказывал Малец. – Вон у нас паря без пальца, доходяга, на литр готов спорить с любым, что харкнет дальше!

– Чего чего?!

– А того.

Доминошная партия на этом расстраивалась, и все глядели на Кольку Дверь, который в этот момент устраивал на своем лице выражение испуга, словно его подставили, и, надо сказать, получалось у него это правдоподобно.

– Вот этот вот? – недоверчиво интересовался какой нибудь доминошник.

– Он, – подтверждали пацаны. – Он, он!

Попадание в психику почти всегда было точным, так как в доминошной компании обязательно находился бывший блатной или косивший под оного, который чего чего, а харкать умел.

Мужик вставал, засучивал рукава, обнажая синеву наколок. В эту минуту пацаны дружно и восхищенно мычали, отчего бывший зек чувствовал себя Ворошиловским стрелком или ракетой средней дальности СС 20…

– Я не могу, – вдруг пугался Колька, и братва думала о Двери, что он истинный артист, прям Вячеслав Тихонов с Ионной Мордюковой впридачу.

– Почем играете в домино? – вдруг задавал посторонний вопрос Малец.

– По трехе за партию, – отвечали мужики.

– А мы вон сегодня червончик нашли! – хвастался Малец. Доставал из кармана бутафорскую купюру, стыренную у матери, лишь крашенную в цвета десятки, слегка махал ею в воздухе, раззадоривая компанию.

– Так это я потерял десятку! – обязательно вызывался кто то из компании, почему то всегда лысый, наверное из бухгалтеров.

– Если бы у тебя червонец был, – дерзил Малец, – ты бы себе парик купил, а не ходил бы с голой задницей на голове!

– Витек! – кричал бухгалтер блатному товарищу. – Отбери у гаденыша чирик! Или я за себя не ручаюсь!

Витек делал попытку с одного прыжка достать Мальца, но тот был на стреме и срывался с места воробьем, стремглав, а пролетев метра три, останавливался неподалеку.

– Ты чего это, Витек, – продолжал доканывать Малец. – Срок мотал, а сынков обижаешь! Плюнешь дальше Двери – десятка твоя! А если Дверь, – подходил к Кольке и что есть силы отвешивал Писареву затрещину. – А если Дверь плюнет дальше, то уж не взыщите, десяточку нам за труды.

Колька после затрещины взвывал, провоцируя в мужиках желание добить слабака. Бухгалтер выныривал из за стола и угрожал:

– Да мы вам!.. – брызгал потом. – Ну ка, Витек, плюнь в ту ворону, чтобы она мертвой свалилась!

Сам пытался плюнуть, да только себе в нос попадал. Тут и остальные мужики присоединялись к бухгалтеру, подначивая блатного на сражение.

– Ну смотри, паря, – наливался кровью Витек. – Я тебя предупредил.

И тут Малец делал ход, что называется, конем.

– Пожалуй, мы откажемся! – говорил он раздумчиво.