Через минуту за столом остались только Колька и Малец. И общались они до самого утра самозабвенно.

– Как наши?

– Кто где…

Колька рассказал и про Лялю, и про Кишкина, и про всех остальных.

Малец сидел на табурете и, слегка закатив глаза, вспоминал что то.

– А я Надьку отчихвостил! – вдруг признался Колька.

– Это какую такую Надьку? – вскинулся Малец.

– Ну у которой на ж..е веснушки!

– И что, правда веснушки? – засмеялся Гормон.

– Правда.

А потом Колька рассказал, как сейф из команды попер, как ему явку с повинной не зачли и показательный суд устроили…

– Зачем попер бабки? Иль не хватало?

– Не знаю, – пожал плечами Колька. – Хватало бабок… Нашло что то…

– Вор ты, что ли, по душе?

– Не знаю…

А потом Малец рассказал про себя. Поведал, как жилось на пацанской зоне. А на второй день после того, как откинулся, взял с сотоварищами сберкассу, менты вычислили и брали с оружием. Ранили в печень, еле выжил. Чирик получил. На зоне, уже взрослой, пятерик добавили за побег и кражу колхозного имущества.

– Как ты, – добавил. – Из сейфа председателя скоммуниздил. Только сейф открыт был, а в нем три рубля с копейками! А сам председатель рядом пьяный в дупелину спал. В зоне Адыгейской автономной короновали…

А совсем уже под утро Малец запросто сообщил, что жить ему осталось года два три.

– Врача здесь, на зоне, отыскал, как его, эндокринолога. Он мне и приговорил, что без гормона роста произошли необратимые процессы в организме. – Малец засмеялся. – И гробик у меня детский будет.

Колька расстроился так, как давно в жизни не расстраивался. Чуть пьяный, он чувствовал свое бессилие помочь другу, а оттого печаль его была огромна.

– Найдем мы этот гормон!

– Поздно…

– Ей богу найдем!

– Сказал, поздно!.. И хватит об этом! Спать давай! Тебе рядом приготовлено…

И они стали жить, как два неразлучных друга. Никто больше Кольку на зоне не обижал, но на предложение Гормона оставить работу по пошиву рукавиц он наотрез отказался.

– Мужиком в зоне хочу быть.

– Твое дело, – пожал плечами смотрящий зоны. – А нам в падлу работать!

Колька, закрывшись занавеской, продолжал каждую неделю писать на станцию Курагыз, надеясь на ответ. Так ему нужно было это письмо! Ах, как нужно! Чтобы дышать его строками, прижимать к груди, класть на ночь под подушку!.. Вполовину легче бы на зоне стало…

А письма обратного все не было…

Уже на четвертом году Колькиного срока Малец спросил, куда пишет друг.

– Бабульке?

– Нет, – ответил Колька и вдруг стал рассказывать о счастье мелькнувшем, захлебываясь, словно давно мечтал, чтобы его спросили.

Рассказывал о самом чудесном на земле месте под названием Курагыз, о маленькой больничке, где он встретил девушку, которую полюбил беззаветно, и хоть была между ними всего ночь одна, тысячу ночей на зоне он чувствовал ее тело рядом, запах ее фруктовый…

– На станции Курагыз, говоришь? – переспросил Малец.

– Это единственное место на земле, где мне было не пусто!..

– А девушка такая небольшая, косоглазая, вообще не говорит?

– Она говорит всего одно слово, – заулыбался Колька. – «Ага»… – и вдруг с тревогой посмотрел на друга. – Ты ее знаешь?

– Так это же Агашка! – заржал Малец. – Да все, кто по второй ходке на казахской земле, стараются под любым предлогом в больничку попасть! Агашка безотказная!

– И ты был?

– Я же говорю, безотказная! Девка глухонемая, вдобавок с мозгами что то.