— Хмъ… Ты говоришь: водки. А водка у насъ есть или посылать надо?

— Съ пару-то стаканчиковъ и у меня найдется — одинъ про васъ, а другой про меня. А ужъ потомъ чайкомъ съ лимончикомъ запьемъ, только безъ рому, яишенкой закусимъ и, благословясь, въ путь. Послушайтесь вы меня.

— Водки-то-бы дѣйствительно хорошо. Ну, давай.

— Стряпать, что-ли, яичницу-то? — послышался изъ-за перегородки женскій голосъ.

— Стряпай, стряпай, Анисья, — отвѣчалъ егерь, досталъ изъ кармана ключъ, полѣзъ въ стоящій въ углу сундукъ и досталъ оттуда бутылку съ остатками водки. — Даже и съ три стаканчика найдется, — прибавилъ онъ, посмотрѣвъ бутылку на свѣтъ.

— Вотъ и ладно. Садись.

Егерь хотѣлъ было сѣсть, но вспомнилъ и сказалъ:

— Тамъ мужикъ Степанъ васъ дожидается на дворѣ. Спрашиваетъ, когда обратно на желѣзную дорогу поѣдете.

— А! Стаканъ? Да что ему такъ загорѣлось? Будетъ день и будутъ мысли.

— Вотъ и я то-же самое ему сказалъ, а онъ лѣзетъ: доложи, говоритъ,

— Я здѣсь, батюшка Петръ Михайлычъ! — послышалось изъ кухни. — Съ здоровьемъ вашу милость пришелъ поздравить. Прикажите войти.

— Или услыхалъ, что водку люди хотятъ пить? Войди, войди, чертова игрушка.

Вошелъ мужикъ Степанъ и поклонился.

— Чай да сахаръ вашей милости. Съ здоровьемъ честь имѣю васъ поздравить, — заговорилъ онъ.

— Ты зачѣмъ пришелъ-то?

— А узнать, когда, ваша милость, на желѣзную дорогу ѣхать изволите. Ежели сегодня утречкомъ, то нужно приготовить лошадь, потому она у меня на лугу.

— Лошадь! Чудакъ-человѣкъ, я еще и на охотѣ не былъ. Или тебѣ такъ ужъ очень выжить меня хочется?

— Зачѣмъ выживать, Петръ Михайлычъ? Мы такому охотнику завсегда рады, вы у насъ господинъ, можно сказать, на рѣдкость, а долженъ-же я свое дѣло справить, ежели вы изволили подрядить меня, чтобы и обратно васъ на желѣзную дорогу отвезти.

— Ночью сегодня поѣду. Справляйся къ ночи.

— Вотъ и отлично. Стало быть я и лошадь въ ночное пускать не буду. А ужъ такъ я кляну себя, Петръ Михайлычъ, что я на вчерашній пиръ къ вамъ не попалъ! Дуракомъ себя называю.

— Да ты дуракъ и есть.

— Это точно, ваше степенство. Жерди лавочнику съ рѣки возилъ. А какая заработка?

— Нѣтъ, ты и такъ дуракъ, безъ этого дуракъ.

— Пусть будетъ по-вашему, ваше степенство, — улыбнулся мужикъ. — А вотъ водочки мнѣ поднесите стаканчикъ, чтобы съ здоровьемъ вашу милость поздравить.

— Водки, братъ, мнѣ и самому мало. Тутъ только мнѣ да егерю.

— Да вѣдь въ одинъ монументъ къ Астахову въ кабакъ спорхать можно.

— Нѣтъ, ужъ ты пей ромъ. Вотъ ромъ, есть.

— Ну, ромъ, такъ ромъ. Доброму вору все въ пору, ваше благоутробіе.

Петръ Михайлычъ сталъ наливать ромъ въ стаканчикъ. Запахло жаренымъ масломъ. Егерь, уходившій въ это время въ сосѣднюю комнату, явился со сковородкой яичницы на таредкѣ. Сзади его Анисья несла огурцы на тарелкѣ. Черезъ нѣсколько минутъ всѣ выпили.

— Важно! — говорилъ Потръ Михайлычъ, потирая ладонью желудокъ и прожевывая огурецъ.

— Кушайте, кушайте яишенку-то, пока горяча, — предлагалъ ему егерь.

— Вотъ на ѣду-то меня и не тянетъ. Поѣмъ. Куда торопиться! Вишь, она какъ еще горяча, яишница-то, даже кипитъ въ ней масло.

— Меня самого, ваше степенство, на ѣду никогда не тянетъ на утро, коли я съ вечера загулялъ, — сказалъ мужикъ и прибавилъ: — Да оно и лучше.