Архитектурные противоположности нередко сходились арочным мостом, перекинутым над дорогой, отрицая друг друга симптоматичными палисадничками, что прятались в тени вышних ярусов. В одном из палисадничков на голимом пятаке чернозёма вовсю цвела рождественская роза, и когда я это узрел, то понял, что начинаю сбиваться с панталыку от голода и усталости.

По счастью, харчевни тут водились на каждой улице и свидетельствовали о себе висячими картинками с изображением либо страхолюдного котла над очагом, либо компании питунов с поднятыми в салюте рогами. Я зашёл в одну, с котлом особо крупных размеров: народу — никого, приземистый потолок, устоявшийся запах съестного, столы для чистой публики за отодвинутой занавесью, высокие лавки типа «фуршет» для простого сброда, накрытые чистенькими скатёрками. Четырехугольное углубление в стене — тлеющий очаг, рядом с ним в позе сфинкса — явный кот, усатый, полосатый, недурной пушистости. Он посмотрел на меня так, будто бы хотел провещать: «А кличут меня Машенька — люди иногда так невнимательны». Поскольку скотина не торопилась кликать хозяев, мне пришлось деликатно покашлять и стукнуть по столу белой монеткой: зайдя в проулок, чтобы отлить, я кстати разложил мелочёвку поудобнее, в кармашки нательного пояса, неподалёку от дублетов.

Тотчас приоткрылась задняя дверь, в лицо мне ударило свежестью, и явился грустный владелец.

— Вы держите харчевню или трактир? — спросил я, слагая мешок и арбалет на пол. — В смысле могу ли я получить не один стол, но и кров с дороги, весьма затруднительной?

Он воззрился на меня, будто слышал какую-то невнятицу. Но быстро овладел собой:

— Конечно, конечно. От нас никто не уходил обиженным. Располагайтесь вон там, за шторкой, в креслах, гер…Э?

— Гер Ланс.

— Гер Ланселот. Вот-вот поспеет пулярка, запеченная в шампиньонах, если же хотите чего-либо попроще, то увы, остался лишь холодный пирог с горохом, недурно идёт под октябрьское пиво, либо одно, либо другое можно мигом разогреть, если вам больше по вкусу, а то и оба.

«Страна вроде бы не Кархайд называется», — подумал я по поводу гретого пива и ответил на длинно-скороговорку:

— Давайте холодное. Я не так простыл, как переночевать охота.

Нет, определённо стоило бы последить за тем, что срывается с языка, ибо дядюшка тотчас ответил:

— К сожалению, мы можем вас расположить в лучшем месте дома, в светлице моей дочери Гвен. Завтра поутру она покинет отца — а нынче решила ждать своего часа во внутреннем дворике. Тревожится: её, видите ли, выбрал лично сам старина Вайс. Пулярку с трюфелями ведь ей готовим, только она и половины не скушает, гер Ланселот.

— Да бросьте, хозяин, какой я вам господин. Кстати, как вас по имени?

— Рогир, гер Ланс, «ты» — и не противьтесь. Господа — они и есть господа, если не кому, то самим себе.

Ага, Вайс, да ещё и старина. Я рассудил, что вполне успею поесть, расспросить Рогира и слегка «перемогнуться», то есть, коли перевести с мужицкого, одолеть сытую дремоту. Потому что именно с подобным заданием я и прибыл в Бликсенбург.

Кот тем временем сладко потянулся и мяукнул навстречу пухлой женщине, заключённой в полотняный фартук почти до самого горла: стряпухе или матери. Последнее маловероятно — лицо у неё так и прыгало от сдерживаемого смеха.

— Ильзе, как там пулярка… э… малышка? Наш гость пожелал горячего.

— Да уплела добрую часть прямо с вертела. Хорошо, располовинила за-ради батюшки. А ведь здоровенная тварища, каплун прямо.