— Объясню потом, а сейчас к Диме-воронежцу пошли. А то он догадается. Ну, будем выглядеть веселыми!

Но девочка, с глазами от страха круглыми, как пуговицы, зашептала:

— Нет, я не пойду! Я боюсь его! Он может убить!

И Володя, чье мужество из-за слабости Иринки вдруг окрепло, будто почувствовал, что пришла пора подняться, и, расправив плечи, решительно взял ее, дрожащую, за руку, потянул за собой, тихо убеждая девочку:

— Успокойся, успокойся, ты уже спокойна, невозмутима, ты уже весела, ты нравишься сама себе и окружающим, ты сильная, красивая и умная. Помни, помни, если Дима заметит, что ты его подозреваешь, он разделается с нами, в два счета разделается! Ну, улыбайся! Говорят, все женщины — актрисы.

Дима встретил их укоризненно-радостно:

— Ну а я уж беспокоиться стал — и куда запропастились? Со временем у меня полный швах. Спешу.

— Да вот, понимаешь, — сдерживая волнение, заговорил Володя, — видим, рыбак сидит и лещей таскает. При нас трех поймал и еще судачка. Вот мы и постояли, посмотрели. А то ловим тут мелочь одну. Правда, Иринка?

— Правда, — откликнулась девочка, и ее унылый ответ был хорошим свидетельством справедливости Володиных слов.

— Ничего, еще наловите, — утешил Дима и поднял последнюю бутылку с пивом, стоявшую на помосте. Он покрутил головой в разные стороны, ища какой-нибудь выступ, чтобы сорвать жестяную пробку, но ничего подходящего не нашел. Тогда он положил бутылку на доски помоста, придавил левой ногой, а подошвой правой резко провел по зазубринам пробки. Жестянка слетела, и Дима быстро поднял бутылку, не давая пролиться содержимому.

— Вот так-то, Вольдемар! — подмигнул Дима Володе, увидев его восхищенный взгляд, но Володя ухмыльнулся:

— Не жалко кроссовок? Дорогие вроде...

С удовольствием глотая бурлящую в бутылке жидкость, Дима небрежно махнул рукой:

— Суета и тлен! Грубая материя! Что жалеть? Порвутся — новые купим!

Когда Володя, Дима и Иринка оказались у подъезда, в котором жил Иван Петрович, «воронежец» сказал, стремясь заверить всех, что он не претендует на посещение квартиры старика:

— Ну, посягать на святая святых без разрешения хозяина не смею. Вовчик, слетай наверх и принеси мою бумажку. Ты знаешь, где она лежит?

— Найду, не беспокойся, — заверил Диму мальчик и исчез в прохладном сумраке подъезда.

Папка с документом лежала на том самом месте, где оставил ее Иван Петрович, — на столе. Рядом лежала лупа и очки старика. Эти вещи живо напомнили Володе того беспомощного, немощного человека, которого он видел совсем недавно в больнице. Нужно было что-то делать, чтобы похищение его сокровищ не состоялось — это убило бы старика. Первый шаг Володей уже был сделан, оставалось сделать еще один или два.

Он быстро развязал тесемки папки, открыл ее и вынул пожелтевший лист с неровными краями. Закусив губу, с полминуты в упор смотрел на него, потом, словно решив что-то наконец, выхватил первый попавшийся ему листок исписанной бумаги из стопки, лежавшей на секретере и, положив его в папку вместо документа, крепко затянул тесемки на узел, затейливый, мудреный. Потом взглянул на ковер с оружием — золотой палаш словно мигнул ему приветливым лучом, соскользнувшим с блестящего клинка, — и захлопнул дверь квартиры.

Диму и Иринку он нашел на улице приветливо беседующими. Девочка даже улыбалась «воронежцу», но Володя не рассердился на нее за это — так кстати была сейчас ее улыбка.

— Ну, я не ошибся? — спросил Володя, протягивая Диме папку и с затаенным сердцем ожидая, что тот попытается ее открыть и увидит пропажу документа.

Но Дима в папку залезать не стал, а только глянул мельком на нее, сказал: «Порядок», и зашвырнул ее в свой чемоданчик.