– Так сколько, говоришь, тебе лет?

– Четырнадцать. Ну, почти четырнадцать. Будет в октябре.

Он уселся и так проворно заработал вилкой, что я понял: он действительно голоден, как я и предполагал. Увидев, что его порция маловата, я подбросил ему на тарелку часть своей яичницы и добавил ломоть тоста. Парень – первоклассный едок. Это мне тоже в нем понравилось.

Когда он подобрал остатки джема последним кусочком тоста, я подошел к двери и выглянул на улицу. Работник из гаража уже копался в моей машине. Он увидел меня и помахал рукой, дав понять, что все в порядке. Я помахал ему в ответ и вернулся допить кофе.

– Ну как, наелся? – спросил я.

– Да, спасибо.

– Уверен, что не отказался бы еще от кусочка бекона или ломтика-другого тоста?

– Мне не часто случается так завтракать, – улыбнулся он.

Собравшись уходить, я попытался расплатиться с Бифштексом.

– Деньги? От тебя? Нет, Бампер.

– Ну, тогда за парнишку, – попытался я всунуть ему пару долларов.

– Нет, Бампер. Ты ничего не должен платить.

– Спасибо, Бифштекс. Еще увидимся, – сказал я. Он приветливо поднял огромную руку, заросшую черными волосами, и улыбнулся золотом и серебром. И я едва не спросил его о той серебряной коронке, потому что вряд ли я его еще раз увижу.

– Опять нацепишь мне браслетики? – спросил парнишка, когда я закурил сигару, похлопал себя по животу и сделал глубокий вдох.

– Обещаешь не убегать?

– Клянусь. Ненавижу, когда у меня на руках эти чертовы штуки. Становишься совсем беспомощным – как младенец.

– Ладно, давай садись в машину, – сказал я, неторопливо шагая рядом с ним к перекрестку.

– И сколько раз ты приезжал в пригород за наркотиками? – спросил я, заводя мотор.

– Никогда еще не был в пригороде один. Клянусь. И даже ехал сюда не на попутных, а на автобусе. И обратно в Эхо-Парк собирался ехать на автобусе. Я вовсе не собирался наткнуться на копов с таблетками в кармане.

– И давно ты глотаешь бенни?

– Месяца три. Пару раз попробовал. Один знакомый парень сказал, что здесь в пригороде почти каждый встречный поможет их купить. Сам не знаю, зачем я это сделал.

– Ты сколько тюбиков за день вынюхиваешь?

– Ты что, клей не нюхаю. От этого свихнуться можно. И краску тоже никогда не нюхал.

Тут я начал присматриваться к нему, по-настоящему присматриваться. Обычно в моей голове откладывается лишь самое главное об арестованных, но сейчас я поймал себя на том, что смотрю на парня действительно внимательно и вслушиваюсь, не соврет ли он. Есть нечто такое, о чем судьям просто не расскажешь, и свою интуицию я без колебаний поставлю против показаний детектора лжи. Я знал, что парень не врет. Тогда, выходит, я ошибался в нем с самого начала.

– Я тебя зарегистрирую и отпущу к сестре. Годится?

– И не отправишь в подростковую кутузку?

– Нет. Хочешь туда попасть?

– Господи, нет. Я хочу быть свободным. Я так испугался, когда ты сковал мне руки, Спасибо. Большое спасибо. Я хочу быть свободным. Я просто не вынесу, если попаду в такое место, где всякий станет мне указывать.

– Если я еще раз увижу тебя в пригороде в поисках таблеток, будь уверен – тут же посажу.

Парень глубоко вздохнул.

– Больше ты меня не увидишь, клянусь. Разве только в Эхо-Парке.

– Вообще-то я живу неподалеку оттуда.

– Да ну? У меня были клиенты в Силверлейке и во всем Эхо-Парке.