– Да? А врача тут поблизости какого-нибудь нет?

    Тибо с полминуты молчал. Возникшая у меня мысль о том, что с подобными расстройствами следует обращаться не к священнику, а к врачу, под непонимающим взглядом Тибо испарилась, как дым.

    – А зачем вам лекарь?

    – Ну... может, это не порча, а болезнь какая-нибудь...

    – Не бывает таких болезньев, – убеждённо сказал Тибо. – Порча это, господин мой. Определённо.

    Видя, что я всё ещё колеблюсь, Тибо с упрёком добавил:

    – Вы ж сами просили, чтоб я вам говорил, ежели вы ошибётесь в чём-нибудь. А вот теперь слушать меня не хотите.

    – Ладно. Пусть будет порча. Где тут ближайший святой?

    Тибо сокрушённо вздохнул:

    – Так давно уже нет в Лангедоке настоящих, уважаемых святых. Это ж такие земли... еретики тут одни...

    – Так что будем делать?

    – Подумать надо.

    Принесли еду. На большом блюде – оленина, нарезанная толстыми ломтями. Миска с солёными грибами, несколько лепёшек, котелок с кашей. Кувшин и вместительная кружка – для Тибо, бутылка и оловянный кубок – для меня. Тибо, умудрившись не потерять сосредоточенного, «думающего» вида, тут же ожесточённо заработал ложкой. Компания за столом слева прекратила горланить песню про бравого солдата.

    Кто-то из сидящих за тем столом повёл рассказ о каком-то горожанине из Безье, который вдруг обнаружил, что его жена – еретичка.

    Я прислушался.

    Рассказ был длинным и донельзя запутанным. Горожанин постоянно следил за своей женой. Всячески её проверял. Очень внимательно следил за приметами, которые сопровождали его общение с супругой. К примеру, задаёт он ей какой-то вопрос, жена начинает отвечать, а в это же время вдруг под окном завоет собака. «Ага! – думает горожанин. – Неспроста это!..»

    Большой эрудиции был человек. Примет знал уйму. Непонятно только, почему он ни разу не спросил свою жену, еретичка она или нет. Но видимо, тому были особые причины.

    Рассказчика периодически перебивали непристойными шутками (например, куда на самом деле могла бегать эта жена), но слушали его с любопытством.

    – ...И вот тогда, значит, приходит он к своему духовнику и говорит: так, мол, и так, жена у меня еретичка...

    – ...и шлюха, – добавил его сосед. Компания снова заржала.

    – ...А духовник, значит, отводит его в сторонку и говорит: а я сам еретик. Ну, мужик думает: как же так? И крестится. А духовник ему перевёрнутый крест кладёт. И тут чувствует, – рассказчик сделал эффектную паузу, – что в храме-то серой пахнет. И священник ухмыляется, как чёрт. Ну, тогда горожанин этот бежит к епископу...

    Интересно: перевёрнутый крест – это как? «По-моему, как крест ни переворачивай, всё равно крест получится», – подумал я и задумчиво сжевал ещё один кусок оленины.

    Два здоровенных работника вытащили из кухни бадью с водой и поволокли её наверх. От воды поднимался пар.

    Подошёл Герард, встал рядом.

    – Ваша милость, – сказал он. – Купель готова. Идите, покуда не остыло.

    Ах вот в чём дело... Я допил вино и поднялся наверх.

    Бадья занимала всю среднюю часть комнаты. Рядом стояло четыре ведра – два с холодной водой, два с горячей.