|
Ну или почти все. Аделаида подделку раскусила бы в два счета. Да и он сам тоже. Нательный крестик жены Бурцев изучил до мельчайших подробностей. Заметил бы, если б что не так. Княжна вышла на порог первой. Не вышла — выскочила, козочкой сбежала. Радостная, веселая. От былой кручины не осталось и следа. И все тревожные мысли Бурцева вмиг улетучились. Улыбается Аделаидка — да и ладно! За то странному пилигриму многое простить можно. Эх, выведать бы еще, чем пронял так паломник нашу несмеяну. Отец Бенедикт со своей котомкой появился следом. Неторопливый, но тоже довольный. Будто кот, слизнувший чужую сметану. Бурцев попросил Дмитрия: — Кликни какого-нибудь отрока из молодшей дружины — да посмышленей. Пусть пристроит гостя на отдых. Добавил, подумав: — Ну, и присмотрит пусть за святым отцом. Так, на всякий случай. Новгородец понял. Правильно понял. Кивнул: — Двух лучших отроков при латинянине поставлю. Глаз с него ребятки мои не спустят. ...А ночью было круто и страстно. — Милый! Милый! Любый мой! Только что народившийся молодой месяц тщился заглянуть за мутный бычий пузырь окна, а Аделаида, охладевшая в последнее время ко всем радостям жизни, словно пыталась наверстать упущенное. — Милый! Милый!.. А-а-ах! — Ну, ты даешь, подруга! — Бурцев, обессиленный и счастливый, едва дополз со смятого ложа до братины с медовухой. — Откуда такая ненасытность- то? Прямо как последний день вместе живем. В густом полумраке опочивальни воевода не видел, как посерьезнело и погрустнело лицо жены. Глава 13 — Василь! Вставай! — Кто-то яростно тряс его за плечо. Утренние лучи только-только пробивали муть окна, а после бурной ночи так не хотелось шевелиться. Постель казалась просторной и уютной. Покидать ее? Неужто придется? Неужто заставят? — Василь! Он с трудом разлепил глаза. Проморгался... Да какого тут происходит?! Совсем сдурели! Бесцеремонно вторгаются прямо в опочивальню княжеского полутысячника! Будят в такую рань без сигнала тревоги! Кто посмел?! Кого тут спустить с крыльца пинком под зад?! Вот ведь мля-размля! Пороть дружинников, что ли, за незнание хороших манер?! — Дмитрий, ты, что ль? Этот без причины тревожить не стал бы... — Я. Поднимайся, Василь! Скорей! — Да тише ты! Бурцев проснулся окончательно. Правая рука рванула меч из-под ложа, левая торопливо шарила в полутьме по скомканной постели. Новгородец-сотник сопел как паровоз и говорил, не таясь. Не дай Бог, Аделаидку разбудит, напугает. — Что стряслось, Дмитрий? Поход? Набег? Город штурмуют? А родного, теплого, разомлевшего от сна тела в ночной сорочке рука никак не нащупывала. Там, где должна бы лежать Аделаида, валялись лишь смятые медвежьи шкуры. И вот тут-то Бурцева словно из ушата ледяной водой окатили. Вскочил как есть — в исподнем. С мечом в руке. Готовый рубить и кромсать. Куда?! Где?! — Не поход, не набег, Василь, и не штурм, — хрипел над ухом встревоженный голос новгородского сотника. — Монах! Латинянин! — Какой монах?! Какой латинянин?! Бурцев не понимал. Ничего не понимал. «Куда?! Где?!» — билось в голове. Она ведь засыпала под утро на его плече. И должна спать сейчас вот здесь, на этом самом месте! — Ну, тот самый, — бормотал Дмитрий. — Пилигрим. Бенедикт который. Сбежал. Ушел по Смоленской дороге с час назад, едва Смердьи ворота открылись. К едрене матере пилигрима! Аделаида где?! — Где она?! Жена моя где?! Брошенный меч звонко грянул об пол. |
