Анну затрясло.

– Не надо меня спасать такой ценой, Роджер, я не возьму этот перстень!

– Ну ну, перестань, Анна, ты же не дурочка, чтобы так все перепутать. – Он снова поцеловал сестру. – Не теряй голову. Если муж напьется и ударит тебя, улаживайте вашу ссору сами. Убеги от него, дай сдачи. Вот только если случится большая беда… и не та, когда в постели мужа окажется другая женщина, нет, когда настоящее горе, тогда приложишь эту печать.

– Ну, какой ты всегда хороший с нами, братик!

– Каким же мне еще быть. – Он прижал ее к себе и потрепал за плечи. – Не горюй, пиши, о чем хочешь, можешь пожаловаться, я или мама всегда тебе поможем советом или делом. Помни, что мы всегда с тобой. Помоги тебе Бог, будь счастлива.

Анна заплакала.

– Ты говоришь так, будто прощаешься навсегда. Я не уезжаю далеко. Ты же будешь приезжать к нам, будешь? Раннулф тоже позволит мне иногда приехать к вам, разве нет?

– Зачем плакать. Лицо распухнет, и твой бедняга муж подумает, что ты его не хочешь. Старайся не огорчать его. Твой дом теперь в замке Раннулфа, помни это, – сказал он твердо и добавил, смягчившись: – Но тебе и твоему мужу всегда будут рады в Херефорде. И я с удовольствием приеду к вам в гости… если Раннулф захочет меня пригласить. Ступай одевайся, хорошая моя, ты продрогла.

Она прильнула к нему всхлипывая.

– Будет, Анна. Мне тоже надо одеваться. Спрячь кольцо хорошенько и никому ни слова про него и про то, что оно означает, ни одной живой душе. Его могут использовать, чтобы заманить меня в западню, это будет стоить мне жизни. Не проговорись. Иди.

К леди Херефорд дочь вернулась в слезах, и та ухаживала за ней с подчеркнутой заботливостью и вниманием. Утешая дочь, она одобрительно наблюдала за будущей невесткой, которая сохраняла спокойствие в переполненной возбужденными женщинами комнате. Элизабет, слегка побледневшая, что, однако, совсем ее не портило, была почти полностью готова. Оставалось еще верхнее блюо. Украшенное жестким золотым шитьем верхнее платье с широченными рукавами могло помяться, и она решила надеть его в самый последний момент. Элизабет сочувственно и внимательно следила за Анной, вплетая в свои толстые черные косы золотые шнуры. Тунику она выбрала из мягкой шерсти кораллового цвета, узкие рукава и высокий воротник сплошь покрывала вышивка золотой нитью. А блюо привел всех в восхищение: это был тяжелый золотистый бархат, густо обшитый узором из дубовых листьев и желудей. Великолепный свадебный убор, который действительно был богатым, удивил всех желтой гаммой – это цвет траура, а весь наряд Элизабет был именно в этих печальных тонах.

Но все шло ей необыкновенно. Туника придавала коже лица теплый оттенок, а золото хорошо сочеталось с блеском ее глаз и толстыми черными косами до колен. На Элизабет только что надели весь наряд, в чем ей помогала Ли, поддерживая своими теплыми руками ледяные руки невесты, когда попросил разрешения войти запыхавшийся паж. Он доставил маленький мешочек мягкой кожи и сложенный лист пергамента лично для леди Элизабет. Она медленно приблизилась, взяла записку, потом мешочек, открыв который, обнаружила золотое ожерелье с рубинами. Все женщины в комнате разом ахнули.

Сдерживая волнение, Элизабет пробежала прилагавшуюся записку, потом прочла ее второй раз: «Элизабет, это не свадебное подношение, а личный подарок. Рубины мои собственные, приобретенные во Франции ценой своей крови и страданий, и я совершенно волен распоряжаться ими. Прошу надеть их в знак любви ко мне; если не любишь, делай с ними что хочешь. Херефорд».

Ах, Роджер, всегда успевает подумать наперед, не оставляя ей выбора! Теперь ничего не поделаешь, остается лишь надеть ожерелье. Какая женщина устоит перед такой роскошью! Но главное, если она его не наденет, придется объяснять каждой из присутствующих, почему она игнорирует столь дорогой подарок.