— А почему тогда Стелла не переедет к ней?

— А как же театр? Стелла ведь драматург. Она только потому и переехала в Ноувервилл, этот писательский оазис, — улыбнулся Дрю.

Она ему успела пересказать всю свою жизнь, досадливо подумала Лиси.

— Фокс, мы собирались обсуждать дела рабочие, — ехидно улыбнулся Джад, и Лиси прочитала в этой улыбке все те же намеки, которые этот мерзкий тип делал ей до прихода Дрю.

— Я не виновата, — поерзав на стуле, заявила Лиси. — В этом «Вельвете» слишком расслабляющая атмосфера. Хочется думать о чем угодно, только не о работе.

— Это верно, о чем угодно, — с не менее ехидной улыбочкой подтвердил Джад.

Предположив, что Джад Макнайт вложил в слова «о чем угодно», Лиси почувствовала, что ее щеки снова покрываются алыми пятнами. Лицо Джада выражало полное удовольствие от того, что он проделал с Лиси, и она мысленно поклялась досадить детективу при первой же возможности.

— Так вот, — насладившись произведенным эффектом, — продолжил Джад, — Джози, как вы смотрите на то, чтобы навестить кое-кого из прелюбопытнейшей писательской братии? Думаю, после этого вы не то что статью, а целый роман выдадите на гора. Вот, например, Мэт Карриган — кстати говоря, довольно известная личность — был кем-то вроде близкого недруга Стэнли Кшесински…

Лиси вымыла руки, бросила на разделочную доску большой кусок мяса и покосилась на Дрю, который все это время внимательно изучал «законы», вывешенные на холодильнике. Вид у него при этом был такой серьезный, как если бы он читал самые настоящие, всамделишные, как говорит Алли, законы.

И как меня угораздило привести его сюда?! — мысленно отчитывала себя Лиси. Как я вообще согласилась на то, чтобы он пошел меня провожать? Или я полная идиотка, или он из тех обаятельных мужчин, о чьем обаянии женщины начинают догадываться только тогда, когда оказываются с ними в одной постели.

Нет уж, этого точно не случится. Ни ему, ни мне этого не хочется. Он грустит по своей укатившей звезде, а я… я не хочу разменивать свою жизнь на такие вот… обаятельные связи, в которых нет ничего, кроме сиюминутной, мгновенной радости.

— Сейчас вам лучше уши заткнуть, — посоветовала Лиси, вооружившись молотком для отбивания мяса. — Предупреждаю, будет громко.

Дрю только хмыкнул, оставив предложение Лиси без внимания. И сделал он это совершенно напрасно, потому что Лиси так сильно стукнула молотком по мясу, что вся кухня испуганно задрожала: мелкой дрожью забился холодильник, дверцу которого с пристальным вниманием изучал Дрю, затряслась ветхая мебель, купленная еще во времена дедовой молодости, дрогнула даже оконная рама, весьма стойкая к сюрпризам матушки-погоды.

Эта хрупкая девушка в который раз вызвала у Дрю удивление, граничившее с восхищением. Такая маленькая, неприметная — если, конечно, не считать ее ослепительно-рыжих волос и прямого взгляда, сочного, как свежие яблоки, — и столько силы… Странно, раньше у Дрю вид девушки, занятой столь прозаическим делом, как отбивание мяса, вызвал бы скорее усмешку или пренебрежение.

Но только не Лиси.

Все в ней было каким-то особенным. Неженственная, она казалась какой-то по-девчачьи трогательной; некрасивая, она казалась удивительно очаровательной; наивная, она умела удивить взрослостью, трезвостью и прямотой суждений, на которые, казалось, никто и ничто не могло повлиять. И сейчас, размахивая этим дурацким молотком, недостойным женских, а тем более таких хрупких, рук, она демонстрировала такую силу и энергию, которым сам Дрю мог только позавидовать.

— Я предупреждала, — обернулась к нему Лиси, покончив наконец с мясом.