— Мы с тобой были одиноки. Две несчастные одинокие женщины, да, мама? — заметила Фьямма, с аппетитом опустошая тем временем чашку шоколада.

— Мы должны были помогать друг другу. Думаю, ты больше помогла мне, чем я тебе. Потому что, ухаживая за тобой, я сама начала жить и улыбаться. Я носила тебя в сумке на груди, как кенгуру, потому что ты должна была постоянно чувствовать мое тепло, а я твое. Рашель вернулась и стала жить с нами. Я прочла все, что только можно было найти о синдроме Дауна. Все, что там говорилось, я уже знала по наитию. Чтобы вырасти здоровой, тебе нужно было много любви. И вот ты выросла и стала умницей, моей чудной девочкой, — с гордостью заключила Мария.

— Да, но это было так трудно! — тяжело вздохнула Фьямма. — Как ты думаешь, я могу попросить еще чашку шоколада? — спросила она лукаво.

— Мы же сегодня решили грешить, так стоит ли останавливаться на полдороге? — Мария позвала официанта и заказала еще две чашки шоколада. — Лучше уж изредка совершить большой грех, чем грешить по мелочи каждый день.

— А мой отец тоже был сладкоежкой? — вдруг ошеломила ее Фьямма.

— Он был великаном. Огромным, как гора. И ему тоже нравились пирожные с кремом, как тебе.

— А я бы ему понравилась? — робко спросила девочка.

— Конечно. Ты, моя маленькая, всем нравишься. И Мистраль тебя обожает.

— Я знаю. Он мне всегда говорит, что я девушка его мечты, — похвасталась Фьямма. Она с жадностью выпила вторую чашку шоколада, а потом добавила: — Вчера, когда вас с папой не было, мне звонил мой брат. Синьор в золотых очках.

— И ты говоришь мне об этом только теперь? Что ему было нужно? — всполошилась Мария.

— Он приедет в Модену на будущей неделе. Он хочет повидаться со мной. Ты не возражаешь?

* * *

Мария долго недоумевала, не понимая, чем вызвано это внезапное внимание со стороны Джанни Штрауса к девочке, существования которой он раньше не замечал. Но в одном у нее не было сомнений: Фьямма проявила к нему живейший интерес, и Мария восприняла это как положительный знак, свидетельствующий об умственном созревании дочери.

Джанни появился ровно в назначенный час и объявил, что хочет видеть Мистраля, все еще являвшегося де-юре первым пилотом «Блю скай».

— Я вижу, ты слегка похудел, — сказал он Мистралю, вылезавшему из бассейна в подвальном помещении на вилле в Модене.

— А ты, я вижу, стал записным остряком! — бросил в ответ чемпион, заворачиваясь в купальный халат. От Мистраля действительно осталась одна тень. Ему нужны были долгие месяцы, чтобы обрести свою прежнюю спортивную форму.

— Как по-твоему, сможешь ты выйти на старт весной? — спросил Джанни.

Они вместе направились на первый этаж, вошли в гостиную, где горел камин, и сели перед огнем, как старые друзья.

— Я покончил с соревнованиями, Джанни, — начал Мистраль. — Ураганный ветер утих.

— Хочешь меня бросить? — спросил Джанни.

— А в чем дело? Мне говорили, ты собирался продать «конюшню» после аварии.

— Я передумал. «Блю скай» — это любимое детище моего отца. Продать «конюшню» — это все равно что предать его память. В общем, я ни за что не продам, если ты будешь участвовать, — объяснил Джанни.

— Говорю тебе, я завязал.