Подъямпольский вёл эскадрон полковника Скорульского с немалой гордостью. Вверенное ему подразделение находилось в полном порядке и проделало весь переход из Гродненской губернии в Смоленскую с наименьшими в их полку потерями. Всего-то погибло у него шесть нижних чинов, девять пропало без вести и семь бежало, пало три строевые лошади. Корнеты его не подвели. День и ночь, не зная отдыха, находились они при взводах, воодушевляли рядовых своим примером, следили за каждым их шагом, если нужно, помогали.

Теперь ехали они на пир кровавый с радостными лицами, и Подъямпольский их понимал. Трудная черновая офицерская работа, которой на первый взгляд и не видно, осталась позади. Их ждало просторное поле, где на другом конце блистали каски французских кирасир и драгун, трепетали на ветру цветные флюгера на пиках польских легкоконников. Вот уж нынче молодёжь из эскадрона полковника Скорульского разгуляется, покажет себя во всей красе и доблести!

Праздник будет на загляденье. Мощь атаки в сомкнутом развёрнутом строю, азарт рукопашной сшибки, где сверкают над головами клинки, сладостный миг победы, когда неприятель опрокинут и отступает, обида горькая, если скачут назад свои, громкий перелив сигнала «апель» — и снова строй, снова бешеный карьер лошадей: вперёд, на врага. Этих острых и сильных ощущений очень не хватало молодым офицерам в трудном походе.

Ротмистр Подъямпольский, как и его главнокомандующий генерал от инфантерии князь Багратион, верил, что уже настал заветный час. Битва под Смоленском будет генеральной, французы попадут здесь в мешок, потеряют половину армии и город захватить не смогут. Потому он дал своим корнетам полную волю.

Цезарь Торнезио, взяв взвод фланкёров со штуцерами, понёсся в атаку на тяжёлую французскую конницу. Сначала уланы перестреливались с кирасирами, но скоро дело дошло и до сабель. Отважный корнет увлёкся боем и заскакал в самую гущу неприятеля. Но солдаты за ним не пошли. Он очутился один среди вражеских всадников, и французы насмерть зарубили его палашами.

Александров, буквально на днях переименованный в поручики согласно бумагам, привезённым из штаба, едва не попал в плен. Он командовал двумя взводами в первой атаке развёрнутым строем. Начиналась она блестяще, но вдруг во фланг уланам ударили французские драгуны. Взводы успели сделать поворот «кругом поодиночке» и помчались назад, а Александров в результате этого манёвра оказался не впереди, а позади своих солдат. По полю за ним погнались четверо неприятельских драгун и почти доставали его палашами. Уланы видели эту гонку, но помочь ему не могли. Однако лихой конь Зелант всё-таки вынес Надежду к своим.

Подъямпольский, который наблюдал эту сцену и изрядно переволновался, хотел было отправить Александрова отдыхать за фронт, но наткнулся на злой и дерзкий взгляд.

   — Хоть убейте, ротмистр, — не поеду! Я так ждал этой минуты, а вы... Оставьте меня в покое!

   — Хорошо! — Командир как будто даже рассердился. — Тогда станешь на моё место при атаке эскадрона. Скачи под пули, если это тебе надобно для счастья!

   — Слушаюсь, господин ротмистр! — Надежда ликующе ему откозыряла. — Тысячу раз спасибо, дражайший Пётр Сидорович!

Она подобрала повод. Зелант, уже отдохнувший от скачки, бодро пошёл к строю солдат. Через минуту над двумя шеренгами в тёмно-синих куртках раздался её низкий, сильный голос:

   — Эскадро-он, слушай! В атаку с места прямо, марш-марш!..

Бой продолжался до сумерек. Поручик Александров раз семь водил в атаку эскадрон под свист французских пуль и дружное русское «ура».