Надо было дать болезному холодной воды, но её в полку не имели со вчерашнего дня. Надежда склонилась над солдатом. Жалко ей стало своего правофлангового. Сняв с шеи плоскую флягу на длинном ремне, она отвинтила крышку, плеснула водой на его лицо. Мелех открыл глаза.
— Ну что, братец, жив?
— Жив, ваше благородие.
— Выпей-ка. — Надежда отдала ему флягу.
— Премного благодарен, ваше благородие. — Он выпил её до дна, утёрся рукавом.
— Где твоя строевая шапка?
— К передней луке пристегнул.
— Зря, братец. Оттого с тобой и солнечный удар приключился, что голова была непокрыта. Теперь вставай. Надо догонять эскадрон...
Мелех с трудом взобрался на лошадь. Надежда ехала рядом с ним минут десять, пока не убедилась, что солдат вполне пришёл в себя.
— Воровать-то больше не будешь? — спросила она его.
— Никак нет, ваше благородие. Христом Богом клянусь! — Он перекрестился, преданно глядя ей в глаза. — А тогда бес попутал. Сам не знаю, как в ларь полез...
Земли новоявленного княжества Литовского давно кончились. 2-я Западная армия вступила в Смоленскую губернию. Конец её июльского бега был виден. С 21 числа этого месяца в Смоленске располагалась штаб-квартира 1-й Западной армии, где с нетерпением ждали князя Багратиона. Соединение войск становилось событием реальным. Стратегический расчёт Наполеона рухнул, и это было главным достижением русских в июле 1812 года.
6. ГОРЯЩИЙ СМОЛЕНСК
Часа два дожидались мы приказания
под стенами крепости Смоленской;
наконец нам велено идти на неприятеля.
Жители города, видя нас проходящих в
порядке, устройстве, с геройскою осанкою
и уверенностью в своих силах, провожали
нас радостными восклицаниями; некоторые,
а особливо старики, беспрестанно повторяли:
«Помоги Бог! Помоги Бог...»
Лагерь для всей регулярной кавалерии 2-й Западной армии был устроен в Смоленском уезде при деревне Новая. В первый день после похода этот лагерь напоминал сонное царство. Надежда сама, забравшись в шалаш из сена, накрылась летней шинелью и проспала больше десяти часов кряду.
На второй день в лагерь пришли фуры с провизией и фуражом, собранными жителями Смоленской губернии для храброго российского войска. На бивуаках эскадронов заблистали огни костров, потянуло запахом солдатских щей и каши. Полки получили усиленную мясную порцию, пиво и водку для раздачи всем чинам.
На третий день в лагере стало так оживлённо, будто поход в семьсот вёрст был, но давно кончился. На бивуаке Литовского полка заиграла, собирая слушателей отовсюду, полковая музыка, которой всегда гордился Дмитрий Фёдорович Тутолмин. Но, увы, его самого уже не было с литовцами. Из-за болезни он оставил полк в середине июля. Его должность временно занимал прикомандированный к уланам в мае подполковник Новороссийского драгунского полка Штакельберг, человек совершенно незнакомый, малообщительный и грубый. Как-то совсем не подходил он к уютной, почти домашней атмосфере, царившей здесь.
Если литовские уланы развлекали товарищей по походу итальянской музыкой, то общество офицеров Ахтырского гусарского полка, бывшего с литовцами в боях под Миром, Романовом и Салтановкой, устроило для боевых друзей вечеринку в просторной полковой палатке, украшенной еловыми гирляндами и разноцветными флажками. Праздновали конец отступления и соединение двух армий.
Здесь Надежда, сидя за столом рядом с Подъямпольским и Чернявским, впервые увидела близко армейскую знаменитость — поэта и острослова Дениса Давыдова. Он был одет в коричневый, с золотыми шнурами, пуговицами и галунами, доломан Ахтырского полка. |