Всё было бы так, но что-то непонятное произошло в этот миг с самой Надеждой. Руки у неё задрожали, в глазах стало темно, боль поднялась от поясницы по позвоночнику вверх и ударила в затылок. Душно, тяжко стало ей в лесу. Наверное, она упала бы с лошади, но та, на её счастье, свернула с дороги на поляну, где высился свежий стог сена, перешла на рысь и остановилась перед ним. Намотав ремённый чумбур на руку, дабы лошадь от неё не ушла, Надежда со стоном перевалилась через седло и рухнула в густую луговую траву. Небо, кроны деревьев, поляна — всё это ещё кружилось у неё перед глазами, а сердце билось быстро и громко, готовое выскочить из груди.

Что случилось с ней?

Она знала ответ на этот вопрос, но из своего упрямства не хотела смириться с неотвратимым ходом времени. При первых признаках печальной перемены надеялась замедлить её и отдалить новыми упражнениями: по вечерам доплывать до середины Камы не один, а два раза, проходить каждый день не шесть вёрст, а восемь, ездить верхом не час, а полтора.

Даже сейчас, лёжа в траве совершенно без сил, думала, что в этом новом приступе виновата её четырёхлетняя, недостаточно выезженная кобыла. И зачем только она купила её? Зачем вообще поехала в 1841 году на весеннюю ярмарку в Казань?..

Ярмарка в тот год была большая, шумная, весёлая. В конных рядах торговали в основном цыгане и лошадей предлагали самых разных: тяжеловозов, упряжных, верховых. Надежда, обходя ряды, отмечала про себя, что конское поголовье в Казанской губернии за время её отсутствия улучшилось. Совсем уж не попадались тут недомерки ростом в холке два аршина, с раздутым «травяным» животом, с узким костяком, со слабыми конечностями.

Вдруг в глаза ей бросилась серая кобыла, которую привязывал к телеге молодой цыган с серьгой в ухе. Кобыла эта была вылитая Артемида, строевая лошадь майора Мариупольского гусарского полка Михаила Станковича. Не в силах уйти от неё прочь, Надежда окликнула цыгана:

   — Эй, любезный! Чем торгуешь?

   — Верховыми со Стрелецкого конного завода, барин, — ответил он. — Всего-то одна и осталась. Купите, не пожалеете.

   — Ну-ка покажи мне её...

Цыган тотчас повёл кобылу на смотровую площадку в центре конного ряда. Она шла, чётко ставя ноги, выгибая точёную шею, кося лиловым глазом на Надежду. Все, абсолютно все совпадало: сухая лёгкая голова, как у Артемиды, высокая холка, косо поставленная лопатка, длинная поясница, ноги с прекрасно отбитыми сухожилиями и крепкими небольшими копытами. Цыган щёлкнул кнутом, пустил кобылу рысью, а потом и галопом. Движения у неё тоже были отменные. Она как будто летела над землёй. Надежде захотелось закрыть глаза и под лёгкий перестук копыт вернуться в далёкое прошлое. Был же в её жизни этот солнечный летний день, манеж запасного эскадрона в городке Турийске, лошадь, послушная как ребёнок, и её хозяин — доблестный гусар, рыцарь без страха и упрёка. Тогда Артемида привезла её к счастью. Кто виноват, что оно оказалось таким коротким, таким эфемерным, неповторимым, словно сон.

Надежда, не расспрашивая цыгана ни о чём и не торгуясь, заплатила за серую красавицу. Тем более что цена сто двадцать рублей серебром показалась ей совсем небольшой. Такое настроение было у неё тогда, потому что приехала она из северной столицы с деньгами и с книгами, настоящей победительницей. Думала, отныне по плечу ей будет все в этой жизни начать сначала, несмотря на свои пятьдесят семь лет: завести собственный дом, объездить молодую лошадь, которая, как она потом поняла, отличалась диким нравом...

Отдав четыре года петербургской литературной жизни, Надежда опубликовала там абсолютно все, когда-либо написанное ею. Томики с двойной фамилией Александров (Дурова) на обложке хорошо раскупали, с удовольствием читали, и критика отзывалась на каждое их появление, зная, что публике это интересно.