В 1839 году штабс-ротмистр Александров порадовал читателей большим романом «Гудишки», тремя повестями: «Нурмека», «Павильон» и «Серный ключ» и двумя рассказами: «Людгарда, княжна Готи» и «Черемиска». В 1840 году выпустил две повести: «Ярчук — собака-духовидец» и «Угол» и три рассказа: «Оборотень», «Клад», «Два слова из житейского словаря».

Тут саквояж с рукописями, набросками, черновиками опустел, и Надежда решила остановиться, ибо более литературных замыслов у неё не имелось. Она поведала современникам всё, что хранила в памяти, в душе и на сердце, встретила у них живой отклик и осталась довольна. Как и говорил ей когда-то брат Василий, бесчисленные страницы тетрадей, густо исписанные неразборчивым почерком, действительно были её капиталом.

Шесть тысяч золотом увезла Надежда с собой из столицы. Она давным-давно заплатила все долги за Ванечку и послала ему изрядную сумму на свадьбу и семейное обзаведение сверх того, что он просил у неё. Теперь ей самой надо было подумать о том, где и как жить дальше.

Василий Дуров, в марте 1839-го года вновь назначенный, назло всем своим врагам, городничим в Сарапул, звал старшую сестру туда: жить под одной крышей с его разросшейся семьёй, учить уму-разуму тамошних любителей древнего благочестия, налаживать отношения с доктором Вишневским. Но Надежда отказалась. Она поехала из Петербурга не в Сарапул, а в Елабугу. Она думала, что так будет гораздо лучше. Её борьба окончена, ей нужен отдых и покой. А Василий пусть сам наводит порядок в городе, некогда бывшем родным тем Дуровым, которых-то и осталось на свете двое: она да брат.

Дом на три окна, именно такой, о каком мечтала Надежда: на каменном фундаменте, с тесовыми стенами, с хозяйственными пристройками, где можно было соорудить конюшню, с банькой, амбаром, с садом и колодцем, — нашёлся на тихой окраинной улице Елабуги. Не долго думая, она подписала купчую, заплатила деньги. Потом заказала мебель по своему вкусу, переделала ворота и забор — чтоб был сплошным, повыше и покрепче, — наняла слугу из отставных солдат, приискала хороших собак: двух злобных псов сторожить дом и ходить на охоту и карликового пуделя для комнат — и наконец, в завершение всех хлопот по обустройству собственной маленькой усадьбы — тихой пристани в конце её многотрудной и бурной жизни, — купила Аделаиду.

Увы, радость от сего приобретения оказалась недолгой: каких-нибудь полтора года...

Как ни в чём не бывало, Аделаида щипала сено из стога, поводя головой и пытаясь освободиться от трензельных и мундштучных удил. Надежда с трудом поднялась на ноги, достала из ольстры флягу с водой, отпила несколько глотков. Болела не только голова, но и левая коленка, видимо ушибленная при падении в траву. О том, чтобы сесть сейчас в седло, нечего было и думать.

Взяв лошадь под уздцы, она повела её с поляны на дорогу. Идти пешком по лесу предстояло версты две, а там ещё через поле более трёх вёрст. Но в Елабугу Надежда должна въехать верхом, потому что все жители города знают её и вопросов о том, что случилось с нею, после не оберёшься.

   — Всему есть своё место, своя цена, своё время, свой условный порядок, — бормотала она себе под нос, ковыляя по дороге. — Не будем бросать вызова женской природе и усилием воли превозмогать сами явления её. Хватит. Постановим отныне, что этого уже нет... Однако ж тогда с полным основанием можно сказать, что я только Александров, и более — никто...

Усмехаясь этим своим умозаключениям, Надежда дошла до открытого пространства. Лес остался за спиной, а впереди расстилалось широкое поле, засеянное рожью.