Умный конь точно ждал этого. Он повернул налево, сошёл с дороги и двинулся куда-то в темноту, осторожно переступая через тела и храпя над ними. Надежда теперь покорилась своей участи и лишь держалась за переднюю луку седла, в то время как Алкид восходил на какую-то гору, а затем спускался. За лесом она увидела огоньки, услышала звуки военного лагеря.

Алкид сам перешёл на рысь и вскоре привёз её в расположение Польского конного полка. Они заняли своё место в четвёртом взводе лейб-эскадрона. Вышемирский молча передал Надежде её пику, предусмотрительно взятую им с бивуака. Раздалась команда: «Эскадрон, справа потри прямо шагом марш!» — и коннопольцы пошли дальше, к Шипенбейлю. Судьба ещё раз улыбнулась Надежде. Она наклонилась к шее Алкида и в знак извинения поцеловала его ушко:

   — Превосходнейший конь мой! У какой взбалмошной дуры ты в руках...

Армия Беннигсена уже не шла. Она бежала по правому берегу реки Алле, спасаясь от флангового удара, который мог ей нанести Наполеон. Цель ускоренного марша была одна — достичь Фридланда, соединиться с корпусами генерала Каменского и Лестока и только тогда дать генеральное сражение противнику.

Люди в арьергарде армии не сходили с лошадей вторые сутки, не спали и не ели. Они ехали, качаясь в сёдлах от усталости. Вслед им дул холодный ветер с Балтики, ползли по небу грозовые облака и осыпали солдатские спины ливнями.

Надежда, как и все, дремала, склоняясь к шее Алкида. Чувство голода притупилось, но холод донимал её по-прежнему. Она вспоминала свою шинель и с завистью смотрела на товарищей, одетых по погоде. Лишь однажды все поплыло и закружилось у неё перед глазами.

   — Что с тобой, Соколов? — Вышемирский подхватил её, подающую с лошади.

   — Н-не знаю...

   — Ты бледен, как мёртвый.

   — Это пройдёт. Оставь меня. — Она хотела отстраниться от него, но сил не было.

   — Глотни-ка моего лекарства. — Вышемирский, одной рукой обнимая её за плечи, другой достал из-за борта шинели плоскую флягу.

Ром обжёг ей рот и горло, но действительно стало легче.

   — Это все из-за шинели, — виновато сказала она, усаживаясь в седло снова. — Будь у меня шинель, я бы не промок и не замёрз.

   — Я видел, что много шинелей собрали с убитых и отправили в обоз. Поговори с Галиофом...

   — После той неудачной поездки в Гейльсберг, когда я чуть не отстал от полка, я боюсь подходить к командиру, — ответила Надежда.

   — Тогда спроси у Гачевского.

   — Ещё хуже.

   — Брось! Этот жук что-нибудь придумает. Надо только заплатить.

Когда наконец объявили привал и они могли расседлать лошадей, Надежда отправилась на переговоры с унтер-офицером. Очень скоро выяснилось, что при наличии десяти рублей шинель, конечно не новую, можно найти в армии где угодно, в том числе — и в лейб-эскадроне Польского полка. Завернувшись в неё, широкую и большую, с чужого плеча, Надежда впервые за шесть суток похода от Гутштадта ночью согрелась и безмятежно заснула. Ей приснился Ванечка, гуляющий по весеннему саду в их доме в Сарапуле.

А в сражении при Фридланде 2 июня ей повезло ещё больше. За несколько минут до того, как на их полк бросилась вражеская кавалерия, она успела снять с чужой убитой лошади и приторочить к своему седлу чемодан, сакву с овсом, сухарный мешок и торбу с конскими принадлежностями. В другое время Надежда бы долго размышляла о правомерности такого поступка. Но теперь военные испытания вылечили её от излишней щепетильности.