— Это не падаль! — бешено крикнула она молодому корнету. — Не смейте трогать моего боевого друга!

Штабс-ротмистр Галиоф, увидев «товарища» Соколова в слезах и выслушав его сбивчивый рассказ о гибели Алкида, сам пришёл на взводную коновязь и поговорил с дежурным. Любовь нижних чинов к их строевым лошадям, сказал он, нужно поощрять. Это можно делать разными способами, в том числе и таким, не совсем обычным.

Алкида не бросили в поле. Его похоронили. Солдаты выкопали глубокую яму, на верёвках опустили туда бренные останки коня и сверху насыпали холм. Надежда на речном берегу набрала камней и выложила на нём надпись: «Алкид, добрый конь, боевой друг». Штабс-ротмистр дал ей маленький отпуск, она ходила на могилу три дня и плакала там о своей прошедшей жизни.

Со смертью Алкида эта жизнь отошла в далёкую даль. Порвалась — так ей думалось тогда — последняя живая нить, соединяющая её с отцовским домом. Писем из Сарапула не было. Что там происходит, она не знала. Может быть, родственники, не простив ей побега, решили отказаться от неё, навсегда забыть о её существовании.

Обнимая могильный холм, Надежда пыталась понять, готова ли она к такому повороту. Конечно, в сердце у неё поселится вечная боль — разлука с сыном. Но тогда она — действительно Александр Васильевич Соколов, и никто более. Прошлого у неё нет, есть только настоящее — рутинная мирная служба нижним чином в кавалерийском полку. Она же станет её будущим, и надо терпеть, ждать и надеяться.

Ждать новой войны, надеяться на Его Величество Случай. Теперь она имеет опыт и будет вести себя умнее. В Конно-Польском полку её хорошо знают, репутацию храброго солдата она заслужила. Недаром Вышемирский с завистью рассказывал всем в их четвёртом взводе, как шеф полка самолично драл за ухо «товарища» Соколова...

От генерала Каховского неожиданно они оба получили привет. По окончании «кампаментов» и манёвров в полку на разводе караулов зачитали приказ о новом производстве в унтер-офицеры. Их фамилии стояли в списке. Только Вышемирского перевели во второй эскадрон, а Надежду оставили в шефском. Теперь она на учениях ездила «замковым» унтер-офицером и следила за порядком во второй шеренге.

Настоящий серебряный галун шириной в полвершка ей удалось купить в Полоцке, куда их полк прибыл в конце сентября на зимние квартиры. Она сразу взяла пять аршин, чтоб хватило на все её форменные куртки. Теперь она, как бывалый солдат, обзавелась двумя мундирами: «первого срока», то есть почти неношеный, и «второго срока» — изрядно поношенный. Также в марте 1809 года, по истечении двух лет службы в полку, следовало ей получить от казны ещё один, совершенно новый, мундир.

С неизъяснимым удовольствием пришивала Надежда на свой малиновый с тёмно-синей выпушкой воротник и обшлага блестящую серебряную полоску. Ей казалось, что все вокруг только и смотрят на это её украшение. Заменила она репеёк на шапке. Вместо малиново-черно-белого получила новый, унтер-офицерский, султан с чёрно-жёлтыми перьями на макушке. Она бы заказала и трость — для солидности. Но после «кампаментов» вышло постановление, что трости в армии всё-таки отменены, и даже Батовский перестал носить это своё оружие.

В Полоцке Надежда поселилась одна на квартире вдовы хлеботорговца. Как унтер-офицер дворянского звания, она имела такую привилегию. С хозяйкой они поладили, и та доставляла своему молодому и тихому постояльцу лучшую провизию из погреба.

Вечерами Надежда наслаждалась одиночеством. Ей очень хотелось читать, но её книги пропали вместе с чемоданом при Гутштадте. У командира лейб-эскадрона она видела целую походную библиотечку из русских и немецких изданий, однако попросить что-нибудь боялась.