Запомнить сразу фамилии всех было невозможно, но она хотела получить общее впечатление: не худы ли они от дурной пищи, не запуганы ли жестокими наказаниями.
Однако взвод выглядел неплохо: все рядовые в добром теле, с хорошей выправкой, одеты чисто и опрятно в конюшенные мундиры, походные рейтузы и фуражные шапки, смотрят на начальство без излишнего подобострастия, отвечают громко и уверенно. Этот человеческий материал ей уже был знаком по службе в эскадроне майора Дымчевича: среднего солдатского роста в два аршина и семь вершков или чуть ниже, что в лёгкой кавалерии допускалось, смуглолицые, темноглазые, черноволосые. По большей части — вольные люди, сыновья бывших слободских казаков, а также потомки сербов и хорватов, ещё при императрице Елизавете Петровне переселившихся в Россию и получивших земли между притоками Днепра Каварлыком и Хмельником, у рек Бахмут и Лугань. Из поколения в поколение мужчины в их семьях служили в коннице, сражались с вечными врагами России на юге — крымскими татарами и турками. Были это замечательные солдаты: храбрые, выносливые, исполнительные.
Подписав все бумаги, Надежда рассталась с корнетом Араповым. Он был весел, потому что переходил в другой полк — кирасирский, на сослужение со старшим братом, получившим там должность полкового командира. С чистым сердцем они пожелали друг другу успехов на новом поприще и попрощались у деревенской околицы Свидников.
На другой день Надежда пригласила к себе на квартиру своих унтер-офицеров: старшего взводного Михаила Белоконя, Трофима Зеленцова и Антона Пересаденко. Надев строевые мундиры первого срока, унтера явились к новому взводному командиру не без опаски. Они не ведали, что заявит им, поседевшим на царской службе, сей безусый юнец.
Пройдя школу рядового у Батовского и Гачевского в Польском конном полку, Надежда знала, каковы обязанности унтер-офицеров во взводе, и не собиралась подменять их на этой многотрудной должности. Не становиться между унтером и рядовым, а быть над ними, знать все и все контролировать, исправлять по мере необходимости и являть своим поведением пример отношения к службе — такой виделась ей настоящая офицерская служба. Свои принципы она хотела теперь объяснить подчинённым.
— Да будет вам известно, что я сам в службе с весны тысяча восемьсот седьмого года, сначала в рядовых, потом в унтер-офицерах. За поход в Пруссию имею награду. Но меньше всего хотел бы жить прошлыми заслугами, а желаю довести ныне вверенный мне взвод до блестящего состояния — и в том надеюсь на вас...
— Рады стараться, ваше благородие! — степенно ответили ей унтера.
— Не сомневаюсь, что каждый из вас будет должность свою исправлять достойно. Но обо всём, что случилось во взводе, приказываю докладывать мне тотчас!
— Всенепременно, ваше благородие, — ответил Белоконь, как самый старший в чине.
— Назар! — крикнула в открытую дверь Надежда, и её денщик Зануденко вошёл в комнату с подносом в руках, на котором стояли три чарки водки и тарелка с малосольными огурцами.
— Добрую службу замечать и поощрять буду, — продолжала она и жестом пригласила их взять угощение. — Ежели случатся какие в ней неисправности, то устранять их. А за нерадение — наказывать...
Надежда посмотрела на них со значением. Унтеры стояли с чарками в руках и ждали продолжения этой речи. Видя, что взводный закончил своё поучение, они щёлкнули каблуками и подняли чарки.
— Ваше здоровье, господин корнет! — Унтер-офицеры дружно опрокинули выпивку в рот и захрустели огурцами.
— От меня всему взводу передайте, что службу гусар я всегда ценить буду...
Уходя от корнета Александрова, унтер-офицеры рассуждали между собой, что начало неплохое, да соблазнов у молодого человека много: и охота, и карты, и балы у окрестного дворянства, и, конечно, женщины. |