— Они ломаются, вот я и чиню, — объяснил Береговой. — Просто никто толком не знает, чем на самом деле занимается IT-отдел! Я три года объяснял, но никто до конца не понял. Все думают, что раз мы разбираемся в компьютерах, значит, в чайниках уж точно разберемся. И несут. А мне проще два контакта перепаять, чем объяснения объяснять, от царя Гороха и до наших дней! До свидания, Жанна! Всем привет.

И ушел.

Жанна посеменила за ним, но у него была совершенно непреклонная спина, и она сначала притормозила, а потом и вовсе отстала. Посмотрела ему вслед и вернулась в отдел, где было уже полно народу, как будто все это время сотрудники прятались за шкафами и шторами!.. Отдел гудел и сотрясался от негодования, как паровая машина братьев Черепановых. Предлагались петиции, воззвания и коллективные письма в защиту.

Владимир Береговой, ничего не знавший о поднявшейся ему вслед буре, решил, что в лифте ни за что не поедет — опять расспросы, сочувственные взгляды и неловкость, сродни той, что всегда испытывают здоровые в присутствии тяжелобольного, — и стал спускаться по лестнице.

Вообще-то он все время бегал по лестнице, лифта не дождешься, а дел полно, везде нужно успеть. Ему нравилось торопиться и успевать или не успевать, и он даже в этих чертовых чайниках научился разбираться, потому что без него никто не стал бы разбираться!

Из-за коробки, прижатой к животу, он не видел ступеней и шел медленно, и его догнала Ольга из отдела русской прозы. Догнала и крепко взяла за локоть.

— Володь, постой.

— Я ухожу.

— Мне нужно с тобой поговорить.

Он посмотрел неприязненно.

Эта Ольга, будь она неладна, нравилась ему, поэтому он всячески ее избегал и демонстрировал безразличие. Сейчас она была ему совсем некстати. Она не должна видеть, как он убирается прочь, поджав хвост, будто собака, которую пинком выкинули из дома!

— Если у тебя опять сеть висит, это больше не ко мне.

— Володя, мне нужно с тобой поговорить. Прямо сейчас. Это очень важно.

— Я ухожу, — повторил он нетерпеливо и дернул головой.

— Ты уходишь из-за меня. — Она как будто споткнулась и остановилась, и ему пришлось остановиться тоже. — Тебя мадам Митрофанова уволила из-за фоток в Интернете, да?

— Да.

— Ну вот. — Она отвела глаза в сторону и вздохнула очень решительно: — Это я их выложила.

— Поздравляю, — произнес Береговой, не зная, что еще сказать.

Они помолчали, стоя посреди лестницы.

— Это я виновата, Володя.

— И что из этого? Ты решила раскаяться? Ну, вот тебе отпущение грехов, дочь моя, а я пошел.

— Что ты заладил — пошел, пошел!.. Мне нужно кое-что тебе показать, очень важное. И это, — она понизила голос и придвинулась к нему, — имеет отношение к убийству. Понимаешь?..

…Ты что-нибудь понимаешь? Ты понимаешь только, что ее грудь, упакованная в плотный шелк блузки, почти касается твоего локтя — ей-богу! — и от ее волос пахнет упоительно, и она что-то говорит, и ты видишь, как она складывает губы, и блестит сережка в мочке нежного уха.

Убийство?.. Какое убийство?..

— Володь, да проснись ты! Ну, если хочешь на меня наорать, наори, только не молчи! — Но он все молчал, и она нетерпеливо подсунулась еще поближе и понизила голос. — Я выяснила, что в этом деле замешана твоя мадам!

Он отступил и уперся задницей в перила — так, чтобы Ольга его не касалась больше, — и переспросил:

— Какая мадам? В какое дело?..

— Митрофанова, господи, какая же еще!.. А замешана она в убийстве! Пошли, я покажу!

Алекс не отводил глаз и не шевелился, и Анна Иосифовна дрогнула первой.