На воздухе, отведя меня подальше от массивных ворот банка в один из узких переулков Чикаго-Луп, Хэнсл устроил мне разбор полётов. На задворках кухни какой-то гамбургерной он стал вправлять мне мозги. – Ты же опозорил меня, – начал он.

– Но ведь мы заранее не обсуждали возможность оформления доверенности, – ответил я. – Ты этим совершенно застал меня врасплох. Умнее ничего не придумал, так меня огорошить?

– Ты что, обвиняешь меня в попытке развести тебя? Да если б ты не был мужем Герды, я бы тебя вообще послал. Ты обезоружил меня своим предложением стать твоим бизнес-партнером. У тебя ведь не было таких отношений даже с родным братом, а я по части доброты ближе тебе, чем он по крови, понимаешь ты, олух? Я ни за что не продал бы твои акции без твоего ведома. – Он чуть не плакал от досады.

– Ради всего святого, давай отойдём от кухонной вытяжки, – взмолился я, – меня воротит от этого потока.

– Ты же вне его! Вне! – гаркнул он.

– Зато ты в нём.

– А куда, на хрен, мне деваться?

Я уверен, мисс Роуз, что вы поняли наш разговор. Мы говорили о вихре. Более верным словом для этого явления будет французское le tourbillon – турбулентность. Я не был вне его, я лишь тешил себя надеждой о том, как из него вырваться. Моя дорогая, то, что происходило со мной, было случаем помутнения. Насколько мне известно, у любого человека существует его нормальное состояние. И раз я не в таком нормальном состоянии, сиречь не в том умственном состоянии, в котором мне надлежало или полагалось бы пребывать, то мне следует взять на себя ответственность за страдания причинённые окружающим моим помутнением. Пока оно не прекратится возможны только проколы. Попробую пояснить: мои мечтания о просветлении или возврату к нормальному состоянию навязывают мне впечатление, будто мир, где я вместе с другими живу, является некой бутафорией, неким развлекательным парком, который однако же никаких развлечений не предлагает. Если вы внимательно следите за моей историей, то это напоминает частный парк моего брата. Внешнее оформление названного парка призвано было служить доказательством того, что он завоевал себе место в самом центре бытия. Филип подготовил обстановку, оплатив её деньгами похищенными им у инвесторов, но он не смог наполнить её каким-либо содержанием. Он вынужден был бежать из страны, после чего за ним были посланы баунти-хантеры, схапавшие его в Чапультепеке, и так далее. Учитывая высоту над уровнем моря и загазованность Мехико, при его излишнем весе занятия бегом были равносильны самоубийству.

Тут Хэнсл принялся переубеждать меня. Когда я сказал ему: – Разве ты не понимаешь, что эти ценные бумаги всё равно нельзя продать? Ведь у кредиторов на руках имеется юридически заверенный реестр всех моих активов. – он был готов к этому и парировал: – Львиная доля твоих ценных бумаг – это облигации. На этом я и лохану их. Они получили копию реестра две недели тому назад, после чего она хранится в досье их адвокатов и в ближайшие месяцы они её проверять не будут, поскольку уверены, что ты никуда от них не денешься.