Тут кожа на моём черепе невыносимо натянулась, служа сигналом, того что я близок к совершению глубочайшего своего промаха, за которым последует величайший из моих обломов. Но при этом каков же соблазн. Ведь до сих пор все, кому не лень безнаказанно "пинали" меня как тряпку. Мой мозг сверлила мысль: Не пора ли мне уже совершить мужественный шаг? Мы стояли в узком переулке между двух зданий, занимаемых крупными организациями в деловой части города (места для гамбургерной едва хватало). Бронированный инкассаторский фургон "Бринкс" едва мог протиснуться в узком зазоре между высоченных стен. – Ты хочешь сказать, что заменив старые облигации на новые, я смогу если захочу продать их, пребывая за границей?

Видя, что я начинаю отдавать должное гениальной простоте его плана, Хэнсл широко улыбнулся и ответил: – Именно. И ты так и сделаешь. Это бабки, на которые ты будешь жить. 

– Бредовая идея, – сказал я.

– Возможно, но ты же не хочешь провести остаток жизни собачась в судах? Почему бы не уехать за кордон и жить там спокойно на остатки своих сбережений? Подбери страну с прочной валютой и доживай там свой век, занимаясь музыкальными исследованиями или чем тебе на хрен еще захочется. Герды-то, прости господи, уж нет. Что ещё тебя держит?

– Ничего, если не считать моей старухи-матери.

– Которой девяносто четыре и которая "овощ". Можешь оформить на её имя копирайт своего учебника, чтобы авторские отчисления шли на её содержание. Короче, что нам нужно сделать дальше – свериться с кое-каким международным законодательством. У меня в офисе есть улётная тёлка. Она раньше работала в юридическом журнале "Йель-лоу-джорнэл". Не думаю, что после её ухода они там сильно продвинулись. Она подберёт тебе страну. Я скажу ей, чтоб сделала для тебя критический обзор по Канаде. Я бы, в частности, подумал о провинции Британская Колумбия, где любят жить канадские пенсионеры. 

– Кого я там знаю? С кем я там буду общаться? И потом, что если кредиторы не отстанут от меня?

– У тебя осталось не так много бабла. Для них это мелочевка. Они забудут о тебе. Я сказал Хэнслу, что мне надо обдумать его предложение. Дескать, мне надо сходить проведать матушку в гериатрическом пансионате.

Обстановка пансионата была призвана демонстрировать, что всё здесь как и везде. Палата матери мало чем отличалась от любой больничной палаты – тот же искусственный папоротник, те же негорючие шторы. Стулья, стилизованные под садовую мебель из кованого железа, на деле были тоже пластиковыми и хлипкими. Надо сказать, что этот папоротник сыграл со мной злую шутку. Неприятным сюрпризом оказалось то, что, чтобы понять, живой он или нет, мне пришлось его пощупать. Это был факт, подвергающий сомнению мою способность верного восприятия реальности с первого взгляда. Впрочем, куда более печальным, чем папоротник, сюрпризом для меня явилось то, что меня не признала моя родная мать. Ввиду того, что мать самостоятельно есть не могла и её кормили, то я решил прийти к ней во время еды. Покормить мать я счёл для себя необычайно символичным. Заняв место сиделки, я оказался рядом с матерью. После многократного повторения фразы "Я – Хэрри", я понял, что это бестолку. Впрочем, я и не рассчитывал, что с помощью кормления смогу наладить с ней взаимоотношения. Я давно чувствовал, что унаследовал кое-что от её яркого необузданного нрава и жизнелюбия, однако мучить себя подобными мыслями сейчас было бесполезно. Принесли поднос с едой и сиделка повязала матери слюнявчик.